А может быть я и сошла? Что, если Птах был лишь вымыслом моего больного воображения? Что, если его на самом деле и не было? Я дернулась. Отстегнула ремень и, нашарив на полу рюкзак, рванула застежку. Мои пальцы дрожали, поэтому трубку я нащупала далеко не сразу. Телефонная книжка, заветный номер, кнопка вызова…
– Пожалуйста, на время полета отключите телефон или переведите его в авиарежим.
Я качнула головой, соглашаясь с требованиями склонившейся надо мной стюардессы, но трубку от уха не отняла, пока не услышала механический голос робота, утверждающего, что такого номера не существует.
– Пожалуйста! Выключите телефон или переведите его в авиарежим, – в голос стюардессы просочились звенящие нетерпением нотки.
– Да господи боже! Сделайте, как вас просят, и, может быть, мы, наконец, взлетим!
Я оглянулась. Наши с Соловьевым взгляды скрестились, как шпаги.
– Мы бы уже давно взлетели, если бы вы не задержали весь самолет, – не осталась в долгу я. К темным, загоревшим дочерна щекам Данила прилила кровь, глаза полыхнули пламенем. В нем что-то неуловимо изменилось за эти пять лет. Он стал жестче, непримиримее, злее… Что тому виной? Смерть жены или плен?
Боже, да какая мне, к черту, разница? Нашла о чем думать…
Демонстративно медленно я выключила телефон, но убирать обратно в рюкзак не стала, будто тот стал единственной ниточкой, которая удерживала меня в реальности. После потери старенького Самсунга у меня не осталось ни единого доказательства того, что Птах вообще был в моей жизни. Ни единого… Вместе с древним гаджетом я потеряла всю нашу переписку. Я потеряла все…
Чтобы окончательно не спятить, или, напротив, сдаваясь безумию в плен, я мысленно вернулась в день нашего с Птахом знакомства.
Тот день тоже начался с перелета. После года изматывающих разбирательств, после развода и дележки имущества, после утраты работы и хоть каких-нибудь перспектив я возвращалась домой. В зоне прилета меня встречал взволнованный отец. Букетик ландышей в его огромных заскорузлых от тяжелой работы руках выглядел так трогательно, что я не сдержала слез, хотя была уверена, что их во мне не осталось.
– Ну, что ты… Что ты, милая? Все хорошо, хорошо… Вот, на… Вытри нос, рёва!
В руки мне перекочевал идеально чистый платок, а в руки отца – мои чемоданы.
– Худющая! Ну, ничего, выходим. Мама там такой стол накрыла…
Я плакала и смеялась, гладила отца по руке, с трудом подстраиваясь под его широкий шаг, и крутила головой во все стороны. Со времен моего последнего визита здесь многое изменилось к лучшему. Мое внимание привлекла вывеска одного из операторов связи. И я подумала,