– Вы мне не верите? Пойдемте.
Мы вышли в прихожую. Здесь было темно. Я с грохотом обо что-то споткнулся.
– Черт, кто здесь это оставил? – воскликнул я.
Мы вошли в гостиную. Я провел Рихарда через неубранное пространство – одежда валялась на диванах и в кресле, на полу лежали газеты.
– Видите? Никого.
Рихард с интересом рассматривал чужой беспорядок. Я украдкой поглядывал на него. Должно быть, в душе его возникло сейчас приятное тепло морального превосходства – над всеми, кто плодит такой хаос. Впрочем, это всего лишь мои догадки – в душу ведь не заглянешь. Беспорядок может многое рассказать о своем владельце, а идеальный порядок не расскажет ничего – он только скрывает: голые поверхности надежно прячут хозяина. Порядок ориентирован на зрителя: наводя порядок, я прежде всего думаю: как это выглядит? И только во вторую очередь я думаю о том, насколько это удобно.
Я ввел Рихарда в спальню.
– И здесь никого, видите? Все уехали.
Рихард остановился на пороге спальни. Кровать не застелена, одежда разбросана по полу.
– Ну и бардак тут у вас… – пробормотал он.
– Вас смущает мой беспорядок? – спросил я.
– Мне кажется, он должен смущать вас, а не меня.
– Меня он не смущает. Я неидеален. Видите эти шкафы? В них все забито как попало. В кухне гора немытой посуды… В возрасте тринадцати лет я хотел покончить с собой, потому что не нашел в себе сил отказаться от мастурбации.
Рихард выглядел растерянным. Он, вероятно, приучен к сокрытию, к миру обезличенных манекенов, но сейчас на него полился неожиданный поток непрошеной правды: сначала обо мне рассказали мои вещи, теперь я стал рассказывать о себе сам.
Возможно, я ошибался, но в тот момент мне показалось, что растерянность Рихарда связана еще и со страхом: если кто-то будет с ним откровенен, это обяжет его быть откровенным в ответ. Наверное, он пока не мог разрешить себе свободу от этого непосильного обязательства.
Теперь, когда прошли годы и мое тело уже много лет лежит в земле, я понимаю, что его растерянность и была моей неосознанной целью. Ради чего я манипулировал этим парнем? Зачем торопил события вместо того, чтобы спокойно дождаться, когда с течением времени у него естественным образом возникнет ко мне доверие? На эти вопросы у меня нет ответа даже сейчас. Разумеется, Рихарду такая ситуация понравиться не могла.
– Зачем вы рассказываете мне все это? – спросил он.
– Мы не обязаны соответствовать ничьим ожиданиям, – продолжил я нападение, не ответив на его вопрос. – Никто не вправе указывать нам, какими мы должны быть.
Я не понимал, куда меня несло. Я ничего не знал об этом парне – например, не знал, нужна ли ему проповедь. Почему я напролом полез вперед, даже не собрав о нем достаточно информации? Что сидело во мне, заставляя использовать пациентов для решения собственных проблем? Я не мог ответить себе на этот вопрос. Какая-то горячая волна в тот момент поднялась во мне и с упрямым бешенством управляла мной помимо воли. Теперь-то