Хотя Павел и «простил» Новикова и Радищева (очевидно, в пику своей покойной матушке), к печатному слову он относился крайне подозрительно: оставил в силе предсмертное распоряжение Екатерины, которым она отменила свой прежний указ 1783 г. о «вольных типографиях»; все пять лет его царствования они так и простояли опечатанными. Более того, 4 июля 1797 г. он выпускает указ, по которому цензура всех книг переходила в руки высшего правительства: «Государь Император высочайше повелеть соизволил: книги, цензурою признаваемые недозволенными, представлять на рассмотрение Совета (Его Величества)». На таможнях была устроена строжайшая цензура иностранных книг, журналов и газет: одно время им было предписано не пропускать ни одного иностранного издания, хотя бы оно содержало панегирик Павлу.
«Дней Александровых прекрасное начало» было многообещающим и внушало надежды. Решив управлять «по закону и сердцу Августейшей Бабки», Александр отменил запрещение ввозить иностранные книги, велел «распечатать» вольные типографии. В 1804 г. принят первый, относительно либеральный «Устав о цензуре», обещана «разумная свобода книгопечатания». Наблюдение в предварительном порядке передано университетам, при которых созданы цензурные комитеты в Петербурге, Москве и других университетских городах. Теперь вместо полуграмотных «урядников благочиния» цензуровать книги должны были профессора университетов. Однако на практике довольно либеральные статьи и параграфы устава применялись и трактовались весьма своевольно, что привело к запрещению ряда книг (см. далее – И. П. Пнин). Уже в 1811 г. над университетскими комитетами была поставлена сверхцензура «министерства полиции». Появление в конце 10-х – начале 20-х годов ряда эпиграмм и посланий цензору (в том числе Пушкина) вызвано усилением цензурного гнета, погромами, учиненными обскурантом М. Л. Магницким в Петербургском и Казанском университетах. Полностью стал игнорироваться один из важнейших параграфов устава 1804 г. (параграф 21), предписывавший цензору «удаляться всякого пристрастного толкования сочинений» и толковать сомнительные места «выгоднейшим для сочинителя образом». «Благоразумная цензура, – говорил Магницкий на заседании ученого комитета при Главном правлении училищ, – соединенная с утверждением народного воспитания по вере, есть единый оплот бездне, затопляющей Европу неверием и развратом»[15].
В русской литературе выведен целый ряд персонажей, принадлежавших к цензурному ведомству