Опасное натяжение, угрожающее дружбе, возникало и в тех, впрочем, редких случаях, когда Наталья, у которой не переводились кавалеры, пыталась с кем-нибудь ее познакомить. Анна отказывалась, объясняя тем, что любовь – такое чувство, которое приходит само. В ответ Наталья пожимала плечами: «Ну-ну. Жди. Придет. Лет в пятьдесят».
Но как бы грозно ни натягивалась струна, порвалась она вдруг и без особенного повода – после разговора, когда Наталья, незадолго до этого расставшись с очередным кавалером, объявила, что выходит замуж.
Как потом выяснилось, он-то, ее будущий муж, и организовал кооператив (кстати сказать, репетиторский), куда Наталья, доработав до конца учебного года, ушла, поразив Анну не столько самим уходом, – о том, какие деньги зашибают кооперативщики, Анна уже была наслышана, – сколько тем, что подруга молчала до последнего: до подписи директрисы на обходном листке. Потрясение оказалось таким сильным, что впервые в жизни Анна решилась на упрек.
Истолковав ее упрек в превратном смысле, Наталья объяснила, что берут туда исключительно репетиторов со стажем и что необдуманным отказом от репетиторства Анна упустила возможность переменить свою участь (будучи филологом, Наталья употребляла в речи разные крылатые выражения: дурная бесконечность, вечное возвращение, перемена участи – Анну такие слова завораживали, но на каких крыльях эти выражения летают, она стеснялась спросить). Отповедь завершилась жестокими словами: «Хочешь кого-нибудь винить, вини себя».
В адрес своего нового избранника Наталья расточала такие щедрые похвалы, что Анна заподозрила неладное: «Не то себя уговаривает, не то его выгораживает. Выходит, что не любит…» Вслух она, разумеется, выразилась деликатнее:
– Все-таки не спеши, подумай…
Казалось бы, ерунда, пустяковая фраза, пропусти – и иди дальше.
Но Наталья – будто нашло на нее:
– Легко тебе рассуждать! Ты ж у нас королева!
Потом-то Анна поняла: не нашло, а накопилось. Но в тот момент растерялась:
– Королева? Я?..
– Ну не я же! Вон у вас какие хоромы! А мы – впятером в поганой хрущевке. За стенкой чихнут – будьте здоровы!.. Белая кость, голубая кровь! Куда уж нам, простым смертным!
Пугала ярость, с которой Наталья это все выкрикивала.
– Думаешь, совсем, что ли, дура – глаз, что ли, у меня нет? Вон, лампа… Я в антикварке видела – полхрущевки стóит. Живешь как у Христа за пазухой, а других презираешь… А нечего меня презирать!
За сумбурными словами стояло обвинение – злое, а главное, несправедливое – будто Анна не такая, как все.
Стало больно и стыдно. Не за Наталью – за себя: ведь и вправду полон дом вещей. И лампа эта злосчастная, с ангелом… «Но разве я виновата, я ведь не украла…»
Вечером не выдержала.
– Мамочка, я… Все эти вещи… – Хотела спросить: «Откуда?» – но не посмела.