– Нет, что вы. Мужа нет. Одна я.
– А дети?
– Так откуда дети, если мужа нет? – Хитрая Машуля знала, что сейчас от ехидного дедка грянет лекция, что муж в этом деле совсем не обязателен, но чувствовала, что нужно ему свое превосходство показать приезжей. Если все село величает обидной кличкой, так, где же и чем ему погордиться, а?
– Мань, ты как не московская, ей богу! Не знаешь, откуль дети берутся? У нас почитай полдеревни без мужей, а детей гроздьями по лавкам, – и хохочет.
– Василий Иванович, не хочу безотцовщиной ребенка делать. Да и папа с мамой заругают, – Тут захохотали оба.
– Самбрера тебе в дышло. А ты, Мань, ничего, свойская деваха. Одна беда, дюже симпатичная. Очень вся гладкая и ладная.
– Отчего беда-то, деда?
– Так ить бабы заклюют. А мужики таскаться будут почем зря. Глядишь, и у тебя гроздьями детишки посядут, – а ведь прав дед.
Машка симпатичная. Что еще хуже, бесовщинка в глазах. Было время, когда подруги на нее обижались. Как в компании куда-то идти, так вечно у Маши самые лучшие парни и в большом избытке, а на них никто и не «косит лиловым глазом». Правда, много счастья эта завлекательная внешность Маше Кан не принесла. Потому и ехала сейчас она в неведомые Красные Орлы, в не понятно какую жизнь.
– Ничего, это не страшно, дедушка. Подруг заводить – пустые хлопоты. А мужики… Если что, я их монтировочкой. Или к вам побегу. Спасёте?
Дед прищурился, сверкнул мудрым взглядом из под пегой брови, да промолчал. Потом, правда, заговорил:
– Ну, про папку с мамкой обсказала. А сама чё?
– Сама я закончила Бауманский. Ну, институт такой технический. Работала на производстве, но недолго. Два года всего. Правда, много успела.
– А к нам с чего?
– Василий Иванович, врать не хочу, но и рассказывать не стану. Простите. Будем считать, что жизнь повернулась вот таким боком.
Дед важно кивнул.
– Хлипкая ты, Мань. Откуль сил возьмешь тягать сельские дела? Подкормиться тебе надоть. Картохи там, мяска, яиц куриных. Таких в Москве не найдешь.
– Я сильная, деда! Но, лёгкая, – запустила Машуля шутку древнюю, но попала в настроение и снова Самбрера и она смеялись.
Погодка "шептала", Петручо трусил, телега поскрипывала. Машу и разморило.
– Поспи малёха, девка. Тебе исчо с Андреичем воевать. Эх ты, черноглазая… – Жалел ее дед Васёк, а Маша откинулась на чемодан и уснула.
Проснулась уже в Красных Орлах, видимо. Телега стояла посреди улицы, мерин Петручо помахивал хвостом, Самбрера что-то объяснял здоровому мужику, а на Машу внимательно смотрели три пары глаз. Две пары карие с рыжинкой, а третья – голубенькая, ну, вот как небо над головой. Близнецы, кареглазые крепкие ребята, лет так двадцати трех, и девушка возраста Машули с приятным круглым лицом и взглядом голубки.
– Дед, пил с утра? – жесткий, управленческий баритон «наезжал» на Самбреру. – Это вот кто?
Повернулся к Маше, которая успела