«Куклы», – думал Давид, поднимаясь по лестнице, ступая по покрытым кедровыми досками ступенькам. Он понимал, что с каждым шагом его прежняя жизнь неумолимо подходит к концу. Будто её забирает по капелькам каждое остриё меча и пика охранников, мимо которых Давид проходил. Пастух, привыкший к открытым пространствам, пытался запомнить расположение петляющих коридоров. На случай, если придётся бежать.
По коврам, что лежали на настиле из кедра, под дрожащим светом факелов, они приблизились к резным дверям. Стражник только протянул к ним руку, как из открывшегося проёма выскользнула невесомая тень. А следом её обладательница, фигурка тоненькой рабыни, быстро опустившей взгляд. Но Давид успел заметить, что её глаза отличаются от остальных. Не такие пустые, с застывшими слезами в глубине.
Они ступили в большой тронный зал. Сам трон пустовал. В зале качались тени от неровного света факелов. Их пламя колыхалось от небольшого движения воздуха. Казалось, пространство плывёт как разогретый воск, и будто в картине перед глазами есть нечто неправильное, искажённое. Мир внутри этих стен выглядел неестественным для пастуха, привыкшего к открытому воздуху и солнцу.
Двое охранников остались за дверью. Рядом с Давидом остались другие двое. Они стояли в полном молчании. Зрение постепенно привыкло к игре теней, и пастух смог различить силуэт у балкона. Через некоторое время Давид стал видеть лучше, и у него получилось рассмотреть царя.
Высокий, хорошо сложенный мужчина смотрел вдаль, скрестив руки на груди. С его спины свешивался чёрный, расшитый золотом плащ. По его краям проходили волны от лёгкого ветра. Но как-то необычно… Будто ток воздуха шёл от самой фигуры Суула, а не с улицы.
Внезапно царь отпрянул от того, на что смотрел, и покинул балкон. Суул остановился возле трона, к которому протянулась долговязая тень от его ног.
В самой глубине немигающих глаз царя пульсировал странный блеск – сумрачный и холодный. В этом они отличались от глаз подданных, хотя и на его взор оказалась надвинута темнеющая завеса, сквозь которую он смотрел на мир. Давид ощущал исходящий от Суула ток воздуха. У пастуха складывалось ощущение, что он смотрит не на человека, обличённого властью, а на саму власть. Для израильтян она была непривычна, отчего и ощущалась физически. Ещё не все люди свыклись с ней, не все приняли её как само собой разумеющееся.[13]
Черты лица Суула производили тяжёлое впечатление. Высокий лоб делился пополам набухшей веной, которая спускалась к переносице. Из-за движения огней от факелов казалось, что вена пульсирует кровью. Ноздри хищно загнутого носа слегка раздувались при дыхании. Густая чёрная борода. Мужественный раздвоенный подбородок.
Царь смотрел в сторону вошедших, но словно не видел их. Затем его глаза дрогнули, он стал