Не успел он открыть рот, как Люба бросилась к нему, крепко обхватила за плечи и, прижавшись своим огромным животом («Боже, ещё ребенка задавит!»), затараторила сквозь слёзы:
– Сегодня в Херсоне, в прокуратуре… видела мать… она при смерти… еле шевелит губами… попрощалась со мной… Марк Захарович, она не доживёт до суда! Следователь ваш друг, и верит он только вам. Я вас умоляю… У вас тоже есть мать… Представьте, что это ваша мать при смерти и, чтобы спасти её, вам нужно всего лишь какие-то деньги передать… Например, врачу через меня. А я бы не соглашалась… И что бы вы тогда? Ведь речь идёт о жизни и смерти. Смерти матери! – и на зелёной рыбацкой рубахе Марка, к которой она всё это время прижималась, расплылось тёмное пятно её слёз.
Внезапные объятия Любы, её живот, прижатый к нему, слёзы, ручьём струившиеся из глаз, и этот прерываемый рыданиями из глубины души полный неподдельного горя монолог перевернули душу, и Марк отчётливо представил себя и свою маму.
«Конечно же, в такой ситуации я бы вырывался из собственной кожи, чтоб только спасти её. Что может быть важнее спасения матери?! И Люба сейчас делает то же самое, – скользнула мысль, – её мать невиновна. Семь лет тюрьмы угробят её. За что? За то, что спасала от смерти своего сына? А кто спасёт её?»
– Ладно. Неси деньги… – неожиданно, словно со стороны, он услышал свой и в то же время чужой голос.
«Всё… Рубикон – позади», – мелькнула мысль.
Лицо Любы вспыхнуло от радости, а ручеёк слёз мгновенно высох. Она жестом пригласила его войти в дом.
Марк впервые попал в цыганское жилище и был немало удивлён его удручающей неустроенностью: некрашеный, в жёлтых пятнах дощатый пол, облезлые, местами ободранные аляповатые зелёные обои, старенький деревянный стол, буфет с покосившимися дверцами и две лавки на кухне, на которых сидели двое мужчин в потёртых штанах и цветных шёлковых рубахах навыпуск, а также два мальчика-подростка.
Все они, несмотря на разницу в возрасте, курили, и дым стоял такой, будто сгорела табачная фабрика. В большой комнате весь пол завален тюфяками и красными стёгаными ватными одеялами. Ни одной кровати, шкафа или иной мебели.
«Вот тебе и цыгане. Сами – в золоте. Тысячами ворочают. А быт и удобства им вообще неважны?» – удивился про себя Марк.
– Здесь пять тысяч, – быстро вернувшись, уточнила запыхавшаяся Люба, вручая завёрнутый в газету пакет. – Половину отдадите сразу, а другую – когда следователь уже поможет маме, – напутствовала она.
Марк, взяв деньги, бросил взгляд на куривших мужчин, которые, неторопливо беседуя на своём языке, делали вид, что происходящее их совсем не интересует. Он молча положил пакет в карман, а затем отправился на улицу ловить такси.
Вечером позвонил Володе, пообещав назавтра приехать к нему домой.
Рыбалка сорвалась… И не только рыбалка…
На следующий день,