– Мам, дело даже не в этом. Тебе не кажется, что нужно думать и о других людях, или это тоже не твоя проблема?
Мать сверлит ее взглядом.
– А сейчас я, по-твоему, чем занимаюсь? – спрашивает она. – Думаю о тебе.
В детстве Джанетт часто расспрашивала ее о Кубе. У отца был целый арсенал рассказов об извилистых улочках в колониальном стиле, о самых красивых в мире пляжах, о волшебном времени, проведенном на Малеконе[26], глядя на разбивающиеся волны. Он рассказывал о своих родителях, братьях и сестрах, обо всем своем прошлом. Все это складывалось в такую привлекательную мифологию, что Джанетт не могла взять в толк, почему ее мать никогда не отвечала и чуть не выходила из себя, когда ее спрашивали о прошлом. Джанетт ни разу в жизни даже не разговаривала со своей бабушкой по материнской линии, которая осталась на Кубе. И, еще будучи ребенком, она понимала, что та, вторая точка зрения, к которой у нее не было доступа, сформировала ее жизнь. Она даже не знала таких слов, чтобы сказать: «Я хочу понять, кто я, поэтому мне нужно понять, кем ты была».
Мать смахивает в ладонь крошки со стола.
– Между прочим, стол нужно протирать после каждого использования, – говорит она.
– Я так и делаю. Ты когда-нибудь дашь мне поговорить с бабушкой? В последнее время я часто думаю…
Ее мать всплескивает руками и качает головой. Поза, к которой Джанетт давно привыкла.
– Позвони в полицию. Они там для того и сидят. Чтобы разбираться с такими вопросами. Чтобы помогать.
– Я… я просто жду, что кто-нибудь придет за Аной.
– В полиции решат, что ты ее похитила. Откуда тебе знать, что никто не заявил о ее пропаже.
– Кто-то должен прийти за ней. Не бросит же ее мать просто так. Она позвонит няне. Няня скажет, что высадила ее у дома. И кто-нибудь придет. Я все время выглядываю в окно. Я оставила записку на ее двери. Я узнаю, когда за ней придут.
– Джанетт. Это не игрушки. Ты на УДО. Неужели ты хочешь снова все испортить?
Ее мать. Жемчужные бусы, слаксы, крем от морщин, пачка пустых благодарственных открыток. Держит себя уверенно и знает себе цену. Неизменная, как кардиган на плечах, выдержка. Смотришь на нее и сразу понимаешь: эта женщина знает ответы. Часто Джанетт недоумевала, как она родилась у такой женщины. Часто испытывала к ней благодарность, одновременно стыдясь ее. Джанетт: всегда на грани нервного срыва. Смотришь на Джанетт и думаешь: эта женщина видела жизнь.
Не то чтобы мать Джанетт не хлебнула горя. Но ее горе какого-то другого толка. Ее мать живет среди кубинской элиты, иммигрантов первой волны, которые лишились домов, бизнесов и состояний и бежали от коммунизма в самом начале революции. Джанетт догадывается, что с ее матерью похожая история. Она может только догадываться. Когда она начала переписываться со своей кузиной Майделис на Кубе, всплыли некоторые подробности: что мать рано потеряла отца; что бабушка не получила от дочери ни весточки с тех пор, как та уехала; что она пыталась навести мосты,