Фантасты умеют предвидеть качественные скачки – в этом их сила по сравнению с сугубо научным подходом к предсказанию будущего. В этом была, кстати, и ваша сила, пан Станислав. Сила, от которой сейчас вы отказываетесь единственно по той причине, что сила эта оказалась, на ваш взгляд, слишком велика!
«Я дописался в ней даже до „чистого выращивания информации“, – утверждаете вы в „Диалогах“, – то есть такого выращивания, которое в жизни не имело никакого практического применения, но приносило нам в качестве плодов научные теории».
Иными словами – вы писали о КАЧЕСТВЕННОМ СКАЧКЕ в развитии теории информации, о том, чего еще вообще не было в науке и чего футурологи предвидеть не могли по причине отсутствия соответствующей тенденции. Тогда же и о том же писал в научно-фантастическом очерке «Машина открытий» советский фантаст Генрих Альтов.
Речь шла о саморазвитии информационных систем, о способности компьютеров «выращивать новую информацию», а не только видоизменять уже имевшуюся. Речь шла о способности вычислительных машин выдавать принципиально новые научные идеи. Футурология этого предвидеть не могла, фантасты же предположили, что в будущем компьютеры смогут проводить научно-исследовательские работы и совершать научные открытия, то есть производить действия, которые современная футурология считает ПРИНЦИПИАЛЬНО непредсказуемыми.
«Машина открытий» еще не создана, но сейчас, в отличие от шестидесятых годов прошлого века, когда был опубликован альтовский очерк, тенденция «интеллектуализации» компьютеров существует реально, и изобретать компьютеры уже могут – я имею в виду «Изобретающую машину» минского инженера И. Цурикова (живущего сейчас в США). Создана эта машина, кстати, на идеях все того же Генриха Альтова (Альтшуллера), «отца-основателя» новой науки – ТРИЗ, теории решения изобретательских задач.
* * *
Впрочем, одна цитата из «Диалогов» позволяет понять, почему изменилось за эти годы мнение Станислава Лема о «фантастической футурологии». Дело в том, что в давние уже времена несколько иной, нежели сейчас, была пропорция между строго научной фантастикой (так называемой hard science fiction) и фантастикой квазинаучной (soft science fiction) и вовсе ненаучной (fantasy). HSF имела гораздо больший вес, как, впрочем, имела в сознании обывателя (в том числе и читателя фантастики) больший вес и сама наука. Фантастика социалистического лагеря (Польши в том числе) практически вся относилась именно к «жесткой» разновидности. Новые фантастические идеи были востребованы, они не имели шанса затеряться на общем фоне.
Времена, однако, менялись. Менялось отношение общества (в том числе, на Западе) к науке, в фантастике все больше «правило бал» направление fantasy. Из чего не следовало, конечно, что новые научно-фантастические идеи перестали появляться на книжных