Дом на Баумановской. Юлия Ли

были его ребята.

      – Кто? Ты их знаешь?

      – Было темно, я не разглядел.

      – Что? – взвилась его мать.

      – Ольга Витольдовна, – мягко обратился к ней Грених. – Не торопитесь с суждениями. Сначала прочтите вот это.

      И он передал ей письменное признание Киселя.

      – Кто это такой – Никанор Кисель? Я такого не знаю! Что за странное имя? Это кличка?

      – Нет, фамилия. Ваш сын был с ним знаком.

      – Зачем? Зачем? – задыхалась Ольга Витольдовна, тряся признанием у Коли под носом, ему приходилось, скривившись, уворачиваться.

      – Хорошо бы это выяснить, конечно, – Грених мягко забрал у той бумагу, боясь, что она в сердцах разорвет ее или скомкает, и вернул на стол.

      – Ты будешь молчать?! – тон женщины стал высоким и пронзительным. И как-то странно были произнесены эти слова, будто утверждение. Но мать Коли трясло, она была бледна, вот-вот падет без чувств от ярости. Она не находила слов, чтобы выразить свое негодование.

      – Он задирался, – начал Коля, глядя в пол. – Я хотел поквитаться. Разве это не то, что…

      – Поквитаться?

      – Я хотел быть, как…

      – Чего ты хотел? Чего? Вот этого? Милиции?

      – Я должен был доказать…

      – Замолчи! – мать не давала сыну возможности говорить, перебивая его и наскакивая, заставляя вжимать голову в плечи в ожидании очередной порции оплеух.