С каждым шагом ударяя маленькими белыми молниями по полу и стенам вокруг себя, больше всего их заряда собирая на острие своего золотого копья, от уже поднятых ворот арены в сторону Френтоса, по песку шел воин в пластинчатых доспехах из чистого золота, его ослепительный свет с арены отражая своему врагу прямо в глаза. Его золотистые короткие послушные волосы словно рожь колыхались на ветру, что сам тот человек и создавал одним своим присутствием, поднимая в воздух окружающий песок, и с ним же заливая арену цирка тяжелым гулом.
Теперь Френтос правда был напуган, и уже никак не мог противостоять страху, даже не думая о нем, остановившись на мысли, промелькнувшей в его голове с последними словами конферансье, застывшими теперь в полных решимости и жажды убийства серьезных глазах его уготованного самой судьбой противника. У них не было, и не могло быть причин стать врагами, и Френтос совершенно не понимал, почему этот человек выступил против него, чего он искал на этой выжженной безумием земле, и для чего, спустя столетия жизни в мире и покое, снова надел свои божественные доспехи, в Первую Войну впитавшие кровь и ужас его врагов из имтердов, теперь отражавшие в себе силуэт самого Френтоса. Даже со всей своей силой окто, и даже с Синим Пламенем, казавшимся ему всемогущим, от осознания способностей противника теперь Френтос совсем не был уверен в своих силах, и потому дрожал правда словно загнанный в клетку дикий зверь, что выглядело только ироничнее на песчаной арене цирка. Ему предстояло сразиться с одним из Богов, и тот наверняка не будет знать к нему жалости.
– Ну конечно. – крепко сжал зубы Френтос. – Это же ты меня сюда отправил.
Небо над Дафаром начали медленно затягивать тучи, и на весь город, и в частности арену его цирка, надвигалась страшная звенящая буря.
Глава 4: Божественная буря
Серпион стоял неподвижно. Его глаза, отражая источаемый его же молниями свет, блестели и собственной решимостью, тем не менее где-то глубоко еще меркнущей в тьме сомнений. Бог Природы был человеком всегда решительным, всю жизни сражавшимся, как он думал, за правое дело, не перед чем не останавливаясь для достижения своей великой цели – абсолютного мира и порядка в мире, в единении его живых существ с природой. Он без жалости и сочувствия уничтожал все, что мешало