Середина земли. Артур Кинк

поработать лопатой Порог вместе с лестницей ушёл в мягкий грунт. Пока мы шли, я видел дома ушедшие под почву почти до самой крыши. Этот был ещё ничего. Покосившийся некрашеный забор, калитка с ржавым шпингалетом. Деревенский сортир. Двор зарос бурьяном и сорняком, доходившим почти до берда. Внутри было просторно, влажно и пахло плесенью. Но полы были подметены. Дом был просторный. Выбеленная печка, маленький столик на котором стояли деревянные стулья, ножками кверху. Старенький советский диванчик, даже не драный. Железные койки, какие бывают в госпиталях и казармах, застеленные армейскими клетчатыми одеялами и каким-то цветным ситцевым бельем. Дом был подготовлен к новому жильцу.

      – Это дом моей бабки. Она померла давно. Но не на диване, не ссы. В огород вышла, за курями убрать и удар её хватанул.

      – Соболезную.

      – Не. Благодарю! Дожила до восьмидесяти. В уме была. Варенья-соленья закатывала, сэм гнала. Сама в доме прибиралась, хлеб пекла, курей держала. Во время войны на заводе в Москве работала. Добрая была. Мать меня гоняла метлой по всей деревне, за двойки. А бабка защищала. Достойная смерть, достойного человека. Некоторые лежат. Страдают. Под себя, прости господи, серут и ссут. Нечистую силу своей болью кормят. А если человек зла в душе не таил и доброту свою делил со всеми, ему и помирать легко. Ну так, о чём я. Колодец на три дома ниже. Вёдра в подполе. Баньки нет. Посудка чистая в шкафу. Розетка рабочая только на кухне. В шкафу удлинитель лежит. Если что приходи, я живу в третьем доме. Это пятый. Печь если буш топить, меня позови. Если меня не будет. Иди в первый. Там Мишаня живёт. Он тебе подсобит. Самодеятельностью не занимайся, а то хату спалишь! Вопросы есть?

      Вопросы были только у меня. Антон был увлечён разглядыванием деревенского убранства. Мы вернулись обратно в запущенный двор, и я спросил:

      – Выехать отсюда как?

      – Жека, извини моя, но только в субботу. У нас тут ни у кого машины нет. Маршрутчик ездит. Толян. Он кого надо в город возит. Утром в Романовку. До заката назад. Нам в принципе ничего не нужно. Всё своё.

      – Мне отметку нужно поставить о прибытии. Я военный.

      – А я, почему-то так и подумал. Видно, по тебе. Стрижка. Выправка, как перед генералом. Ну ничё поделать нельзя. Через нас автобусы не ходят. Богом забытый край.

      – Ни богом, а государством.

      – Мы не жалуемся. Кто хотел, тот уехал. А кто остался, тот живёт. Не каждый для жизни на земле слажен. Если кто проезжать будет, я сразу к тебе. Сам я, в армейке не был, но понимаю. У вас там как в тюрьме. Две тысячи с вас, мужики.

      – А панельки те в конце? Они жилые? – спросил Антон.

      – Не. Их ещё до меня построили. При Андропове. Думали тут колхоз сделать. Ветхое снести, общежития поставить. С удобствами. А потом забили. Земля сырая слишком. Подтопляет часто. Даже картошка не растёт. Хотели китайцам продать. В конце девяностых. Рапс да рис сеять. Те приехали, поглядели-походили и обратно. Не понравилось чего-то. Вот и посуди. Толи Бог бережёт. То ли знать не хотит. В домах тех ни воды, ни канализации нет. Один мусоропровод