Опять спуски и подъемы чередовались друг за другом, только из-за темноты он шел гораздо медленнее, чем днем. Особенно опасными были переходы через канавы, которые не всегда распознавались в темноте из-за снега, почти сравнявшего их края. Ивовые ветви краснотала, многократно переплетясь в низинах, создавали подчас непроходимые стены, заставляли поворачивать назад и обходить участки леса в десятки метров. Подъемы все больше давались с трудом, силы таяли, и требовался отдых. Однако отдыхать не было никакой возможности.
Он ощущал, что под ватником взмок, а ноги в мокрых и тяжелых валенках стали как будто чужими. Создавалось впечатление, что внутри ног горит костер, который полыхает внутри, покрытый ледяной коркой кожи под влажными и полузамерзшими штанами. Он шел почти как робот, и даже мозг вроде бы отключился и не анализировал ситуацию, включаясь только тогда, когда приходилось сверять по компасу направление движения.
Фонарик погас через час с четвертью. Учитывая приличный мороз, он проработал даже дольше, чем рассчитывал Александр. Это было поводом для пятиминутного отдыха, ведь за время своего движения он прошел примерно километр, может быть, чуть больше. До рассвета оставалось еще пять часов.
Он шел теперь в полной темноте, окруженный неясными силуэтами деревьев и кустов. Чтобы не повредить глаза, он вытянул вперед одну руку, как бы ощупывая местность, а второй прикрывал лицо, пытаясь что-либо разглядеть через щелку в шерстяных перчатках между пальцами. Несколько раз натыкался на деревья, несколько раз ветви били его по руке и по лицу, оставляя следы на лбу, щеках и подбородке. Он не ощущал, течет из ран кровь или нет: это было уже не то что вторично, а вообще несущественно. Глаза попривыкли к темноте, и что-то различали, по крайней мере, отличали чащу от полян с кустами.
Главное – не останавливаться, твердил он про себя в сотый раз и на сто первый – остановился. В этот момент он переходил открытый участок леса. Здесь было чуть светлее. Он подумал еще, что, если бы сейчас было полнолуние, он мог бы идти гораздо шибче. С этой мыслью он ступил на край канавы, продвинул ногу чуть вперед и услышал противный треск лыжи. Такой треск мог быть сравним только с треском кости во время перелома. И последствия от этого могли быть такими же плачевными.
Он выбрался на ровный участок, подвигал ногой вперед-назад. Возникшая трещина не давала левой лыже скользить вперед. Назад не пускал стопор – небольшой кусок лосиной кожи с шерстью, специально приклеенный в районе ступни для невозможности отката. Чуть впереди, прямо перед этим местом снизу появилась трещина, которую Александр нащупал пальцами. Она не была большой, и лыжа не могла сразу переломиться,