– И я с тобой. – Заторопилась Вера. – Провожу.
В отличие от боязливой Нины, Вера любила гулять по ночам. Подруги удачно дополняли друг друга.
Как меня в Союз Художников принимали, не помню. Билета членского у меня нет. Я для них не очень подхожу. Я считаю, что деньги все портят. А в нашем Союзе много коммерции. Недавно мне звонят. Собери, говорят, документы, мы хотим тебя представить на звание какого-то художника. Заслуженного? Наверно. Я записала, а потом бумажка эта куда-то пропала. Ничего я собирать не стала.
Спасение замерзающих-дело рук самих замерзающих
Хорошо, что погода стояла теплая. В конце осени, если повезет, наступают такие удивительно ясные и солнечные дни. Неожиданно, вопреки собственным законам, природа замирает, не решается сделать последний шаг в зиму. Собственно, зима уже стоит, уже декабрь и полагается выпасть снегу. Но нет. Небо набирает торжественную синеву, деревья застывают проволочными жгутами, яркий свет, тронутый прозрачной желтизной, окутывает мир. Не остается ничего лишнего, природа оставляет самое важное, как старуха одежду для собственных похорон. Палитра составлена скупо и точно. Зелень неуместна, как шампанское на поминках. Вместе с затухающим багрянцем сметены последние всплески цвета. Уходят компромиссы
между светом и тенью, легкомысленные блики, блуждание розовых пятен. Теперь они ни к чему. Прозрачные воды становятся темными и глухими, как занавешенное зеркало. Природа погружается в сонное оцепенение, будто возвращается сама к себе, в изначальное состояние, и на смену радужной симфонии праздника приходит холодный и трезвый белый цвет.
Пока в вечерних новостях синоптики недоуменно разводили руками, извиняясь за капризы погоды, Вера пыталась обогреть квартиру. Сосредоточение обогревательных приборов достигло опасного предела. Пробки выскакивали. Оживились мыши. Вечерами, когда Лиля Александровна ложилась спать, а Вера устраивалась работать или перебирала рисунки, они живо носились по кухне и коридору. Около двери Вера прикармливала одну из Марфушиных кошек. Кошка – здоровая, упитанная, уличного вида перебирала едой и заходила посидеть бескорыстно. Экстрасенсы отвадили кошек от Марфушиного флигеля, но источники питания где-то оставались, и кошка охотой на мышей не увлеклась. К тому же ее смущали острые запахи живописных материалов. Кошка заглядывала Вере в глаза, никак не сочувствуя ее бедам, и уходила, равнодушная к посулам и просьбам.
Жильцы выехали почти все, третий этаж был пуст, окна выбиты и, лишенные рам, подсвеченные скупыми уличными фонарями, смотрелись пугающе. Но и днем пейзаж оставался печальным. На втором этаже, примерно над Вериной квартирой, одиноко светилось окно. Художник Толя работал, допоздна, выгадывая каждый час, но ночевать не оставался, и потому жильцом мог считаться лишь условно. Такие наступили времена, приходилось рассчитывать на спасительную малость. В мастерскую вела наружная деревянная лестница, придававшая дому своеобразный колорит, и Толя существовал отчасти автономно.