В восемнадцать лет моя мать была нежной девушкой среднего роста, тонкой и стройной, с грациозными движениями и изящной походкой. Ее красота была очень выразительна: тонкие чистые черты и бледный цвет лица оттенялись глубиной огромных карих глаз, а маленькая точеная головка тонула в водопаде темных кудрей, волнами ниспадавших на плечи. Ее руки совершенных пропорций были ослепительно-белыми. Когда ребенком я завороженно смотрела, как они порхают над клавишами фортепьяно, то словно видела двух белоснежных птиц.
Получив дипломы, мама покинула пансион; она должна была отправиться служить фрейлиной при дворе императрицы Елизаветы, когда встретила моего отца. Их соединила большая любовь, которая для матери стала единственной в жизни.
Как же так случилось, что, имея родителей-венцев, я увидела свет в Париже, а Франция стала моей единственной родиной? История этого необыкновенного приключения до сих пор остается для меня во многом загадкой.
За несколько месяцев до моего рождения мать мучили обстоятельства тягостного судебного процесса австрийской части семейства де Мерод против бельгийской. Будучи особой крайне энергичной, моя мать решила способствовать скорейшему завершению этого слишком затянувшегося процесса. Она отправилась в Париж с целью нанести визит бельгийскому барону де Мерод, который тогда проживал на улице Grenelle. По причине важных дел на родине отец не смог сопровождать Зенси – так мама всегда писала свое имя.
Она остановилась в отеле «Павильон» на улице de l’Échiquier. Но ее пребывание в Париже затянулось. Я так никогда и не узнала, что же произошло тогда между родителями и в результате каких обстоятельств они стали жить отдельно друг от друга, отец – в Вене, а мать – в Париже. Но как бы то ни было, она оставила отель и поселилась на улице des Écoles, рядом с Коллеж де Франс, в просторной квартире, какую обставила с большим вкусом и где прожила довольно долго.
Я решила не настаивать и не выяснять обстоятельства,