Но другая часть меня, рассудительная, пыталась смягчить мои страхи. С другой стороны, махараджа был культурным человеком и, может быть, испытывал по отношению ко мне восхищение, какое иногда испытывают к художнику? Может, его намерения абсолютно невинны? В конце концов, он был известным человеком в Лондоне и пригласил меня к себе в квартиру в центре города, а не в дремучий лес. В таких размышлениях прошел остаток дня, и когда в семь часов подъехала карета, я спустилась по лестнице, и дверь экипажа захлопнулась за шлейфом моего вечернего платья. Я в одиночестве забилась на заднее сиденье.
Вдруг меня испугала одна мысль: прошло уже более получаса. Я выглянула в окно, город закончился, и мы въезжали в пригород. Последние дома Лондона исчезли, и лошади устремились в темноту. Я вскрикнула от испуга. Тут карета остановилась, дверь открылась, и в желтоватом свете фонарей я увидела секретаря махараджи, который после глубокого поклона вскарабкался в карету и сел рядом со мною.
Карета продолжила свой путь в неизвестность. Я плакала и отчаянно боролась со своим страхом. Я видела бронзовый профиль моего попутчика, который, казалось, не замечал моего присутствия. В ужасе я схватила его за руку и встряхнула. «Куда вы меня везете? – крикнула я. – Остановите карету! Вернитесь! Я хочу домой». Секретарь не ответил. Я попыталась встать и открыть дверь, но сильная рука схватила меня, и я снова села. Толчок – и лошади остановились. В отчаянии я встала и схватила своего тюремщика за шею. Не знаю, что случилось, только смутно помню, что окно экипажа с грохотом разбилось, дверь открылась, и я бросилась в ночь из кареты, которая уже быстро ехала в сторону безлюдной местности. И я отключилась.
Когда через несколько часов я очнулась, то оказалась в своей постели в гостиничном номере. Я бы могла подумать, что все это мне приснилось, если бы не резкая боль под левым виском, и я поняла: вся голова тщательно забинтована. Падение оставило у меня многочисленные синяки и глубокую рану на лице, несомненно вызванную разбитым стеклом. Рана была неопровержимым свидетельством этого индо-лондонского приключения, вокруг которого почти не было шума. Я так и не узнала истинных намерений махараджи по отношению ко мне в тот ужасный вечер. Меня до сих пор спрашивают, откуда у меня этот шрам под левым виском.
Лина Кавальери, 1900
Этот шрам немало повлиял на мою репутацию фатальной женщины, но теперь вы знаете, насколько фатальным было это падение на неизвестной проселочной дороге в тот вечер, когда махараджа желал снова услышать мое пение.
Иногда, вспоминая мою жизнь, я думаю, что, возможно, мой страх был абсолютно необоснованным или, по крайней мере, преждевременным. И что случилось бы со мною, если бы я не выскочила из экипажа, а последовала за судьбой, которая привела бы меня