Губы мои уже дрогнули, чтобы сознаться во всем. Хотя это так сложно. Сказать ему: «Ты прав, Паша. Пора! Я… тебя… лю…» Только подумла об этом – во рту пересохло. А вдруг оттолкнет? Боюсь. Ай, к черту все… Но Пашка убрал свою руку и беспечно произнес:
– И я заслуживаю счастья. Уля такая холодная, неприступная… И это так заводит. Моя Белоснежка.
– Господи, избавь меня! – воскликнула я, поморщившись.
– Шацкая и Буравчик – наша судьба, – заключил Пашка.
От ужаса я готова была заползти под стол и никогда оттуда не вылезать. И в самом страшном кошмаре такое не могло присниться.
Вспомнила тот день, когда впервые хотела признаться Паше в своих чувствах. Это было в прошлом году, летом после второго курса. Я накатала длинное письмо, в котором подробно расписала, что чувствую к лучшему другу. А еще купила в книжном красивый конверт-открытку с яркими красными сердцами. Черным жирным маркером подписала: «От Полины Ковалевой», чтобы Паша сразу понял серьезность моих намерений. Сказать обо всем в лоб сложно, а вот оставить послание…
Пашка в то время вместе с приятелями готовился к предстоящим соревнованиям по серфингу. Я пробралась в небольшое помещение, где находилась раздевалка, чтобы оставить свое письмо в сумке Долгих. Из-за обилия разбросанных по комнате вещей и рюкзаков совсем растерялась. А когда из открытого окна сквозь шелест волн донеслись мужские голоса и смех, совсем в панику ударилась. В первую попавшуюся сумку признание в любви не всунешь (вдруг не тому подброшу?), а быть застуканной в раздевалке ребят – та еще перспектива.
Я не нашла ничего разумнее, чем вылезть в окно – слава богу, первый этаж. Вторую ногу над подоконником занесла как раз под скрип двери. Хохот парней резко стих, а за моей спиной раздался растерянный Пашкин голос:
– Ковалева?
Я, не оборачиваясь, сиганула вниз, взмахнув на прощание собранным на макушке высоким хвостом. Приземлилась на песок и со скоростью света понеслась по пустому утреннему пляжу.
– Полина! – кричал вслед Пашка, который выпрыгнул вслед за мной из окна.
Бежать дальше было бессмысленно, все равно Долгих догонит в два счета. Я притормозила и резко обернулась.
– Ну чего тебе? – раздраженно воскликнула я, будто Пашка отвлекал меня от чего-то важного, например от позорного побега из мужской раздевалки.
Я уставилась на друга. На Пашке был черный гидрокостюм, который подчеркивал его идеальную фигуру, влажные волосы взъерошены, капли морской воды стекают по загорелым скулам. Долгих смотрел на меня, щурясь от утренних лучей.
– Ты чего у нас шныряла? – задал вопрос Пашка, сверкнув белоснежной улыбкой.
– Я не шныряла! – Позабыв о конверте, я сложила руки на груди.
– Что там у тебя? – тут же заметил послание Паша.
– Ничего! – от охватившего меня ужаса заверещала я, спрятала конверт за спину и отскочила назад.
– Ай, да ладно! – захохотал Пашка, протянув