Тактика выжидания принесла свои плоды – в 1799 году Сийес почувствовал, что пришло время избавиться от «выдохшейся» Конституции III года и заодно укрепить свое положение. И в этот же момент во Францию вернулся генерал Бонапарт…
Историки по-разному оценивают механизм «спайки» Сийеса и Бонапарта. Одни считают, что аббату была нужна «шпага», чтобы реализовать свои планы, и что вообще-то он рассматривал на эту роль несколько кандидатур. Например, молодого генерала Бартелеми Жубера или героя Французской революции и американской Войны за независимость Жильбера Лафайета.
Но первый погиб в том же, 1799-м году, в сражении с армией Суворова при Нови, а второй перешел на сторону роялистской эмиграции и ассоциировался со «старыми порядками». Потому Сийес и остановил свой выбор на Бонапарте. Другие полагают, что имело место «взаимопритяжение» и что Наполеон, узнав о планах Сийеса, предложил свои «услуги».
Надо сказать, что положение Бонапарта в тот момент было двусмысленным. Последние два года он провел в Египте, и дела там шли не блестяще. Египет-то французы, благодаря полководческому таланту Наполеона и мужеству его солдат, захватили, но удержать не смогли – при полном доминировании британского флота эта попытка была обречена.
В Европе же у французов дела обстояли еще хуже: Суворов отобрал у них Италию едва ли не быстрее, чем в 1796-м ее покорил Бонапарт, а в Голландии их теснила армия герцога Йоркского. Апологеты Наполеона утверждали, что он чуть ли не из газет случайно узнал об этих неудачах французского оружия и потому решил вернуться на родину, чтобы спасти ее.
По сути же своей, это было дезертирство – приказа Наполеону покидать Египет, оставив там обреченную армию, Директория не давала. Значит, вполне могла объявить командующего Египетской армией вне закона и осудить. Поговаривали, что на заседании правительства этот вопрос рассматривался, и сомнения были не в том, считать или не считать Наполеона дезертиром, а «расстрелять его, повесить или гильотинировать?».
Но в дело вмешались сомнения: как примет эту казнь народ и армия? А Законодательный корпус? В итоге концепция поменялась – вместо торжественной казни было решено устроить Бонапарту не менее торжественный прием.
24 вандемьера (16 октября) Наполеон прибыл в Париж. В тот же день он встретился с директорами, но неудобных вопросов по поводу его несанкционированного возвращения никто не задавал. А затем в дом на улице Шантерен, где жил Бонапарт, началось паломничество: банкиры, военные, политики, бывшие роялисты и якобинцы.
Было очевидно, что эти люди видят в Наполеоне сильную политическую фигуру. Но насколько сильную? В тот момент на власть было несколько претендентов. Тот же Сийес, к примеру, который видел себя «великим электором» Франции с резиденцией в Версале и пятью миллионами франков в год. Наполеона он прочил на роль одного из двух самых близких своих помощников – «консула войны».
Для организации переворота понадобился спектакль под названием «Якобинский заговор и спасение Республики». Сийес распустил слух об опаснейшем брожении среди якобинцев, решивших реализовать свои заговорщицкие планы 18 брюмера. И предложил спасение от катастрофы:
а) перенести заседания обеих частей Законодательного корпуса – Совета старейшин и Совета пятисот – в парижский пригород Сен-Клу, где обе палаты должны были собраться на следующий день после полудня (Е. Тарле дает этому шагу вполне убедительное объяснение: «Как ни был уверен в себе Бонапарт, но сделать в Париже то, что он решил сделать, показалось ему все-таки не так безопасно, как в маленьком местечке, где единственным большим зданием был дворец – один из загородных дворцов старых французских королей»);
б) возложить на генерала Бонапарта полномочия принимать все меры, необходимые для безопасности Республики, подчинив ему все местные вооруженные силы. Гражданам вменялось в обязанность оказывать ему помощь при первом требовании с его стороны.
Не без участия Сийеса Совет старейшин обратился к нации с манифестом, в котором принимаемые меры оправдывались необходимостью «усмирить людей, стремящихся к тираническому господству над национальным представительством, и тем обеспечить внутренний мир».
В подготовке переворота участвовали двое директоров из пяти – Сийес и Роже-Дюко, равно как и назначенный накануне главой Совета пятисот брат Наполеона, Люсьен Бонапарт. И, конечно, сам Наполеон. Еще два директора – Гойе и Мулен – были, по сути, пешками, и на них можно было не обращать внимания. Оставался пятый директор – Баррас.
Он считал Наполеона проходной фигурой, ведь «генерал Бонапарт, – писал классик исторической науки, Альберт Манфред, – в глазах Барраса оставался хотя и несколько самонадеянным и даже дерзким порой, но все же вполне