– Я неправильно выразилась. Конечно, определенная логика в этом есть. Даже вполне очевидная. Производное от фамилии и все такое, но, – она снова смешливо посмотрела Токарю в глаза, – не знаю… всю жизнь откликаться на какую-то кличку, которая по большому счету не имеет к тебе никакого отношения. То есть, я хочу сказать, ведь ты уже не мальчик. Тебе не кажется, что в твоем возрасте это как-то несолидно, что ли? Слишком примитивно. Прости, это грубо, я не хотела тебя оскорбить. Давай я перефразирую. В моем понимании, прозвище в первую очередь отличает от имени и фамилии то, что человек сам имеет возможность выбрать его себе…
– Я не знаю ни одного пацана, кто бы придумал себе погоняло сам, – перебил Токарь девушку.
– Ну пусть так, – согласилась Нина. – Ты прав. Когда кто-то сам выбирает себе кличку, это попахивает нарциссизмом. Но в любом случае, давать прозвища человеку должны люди, которые хорошо знакомы с этим человеком. Кто близок ему по убеждениям, кто хорошо его знает, то есть друзья. Только в этом случае прозвище будет действительно соответствовать его внутреннему миру.
– А почему вообще кликуха должна соответствовать внутреннему миру?
– Потому что в ином случае в ней теряется всякий смысл, а значит, пропадает и необходимость. Зачем тогда эта замена настоящего имени, которое было дано тебе при рождении, на пустое, бессмысленное прозвище?
– Да че ты прицепилась ко мне с этими прозвищами? Говорю же, с детства привык, вот и все, – Токарь начинал закипать.
– А в шестьдесят лет ты тоже будешь Токарем? – На мгновение на лице Нины появилась с трудом уловимая тень брезгливой иронии. – Хотя о чем я спрашиваю…
И прежде чем Токарь успел найти, что на это ответить, Нина провела ладонью по его щеке и улыбнулась ему так, что у него перехватило дыхание.
– Не обижайся, пожалуйста, на меня, милый. Иногда мне самой хочется врезать себе по физиономии.
– Петухи обижаются. Думай, че городишь, – вырвалось у Токаря.
Нина изумленно на него посмотрела.
– Что?
– Ладно, проехали, э-э-э, я хотел сказать, это… извини, короче, – уткнувшись глазами в пол, выдавил из себя Токарь. Крайне редко ему доводилось извиняться перед кем-либо.
Но Нина и не думала обижаться. Напротив, ее губы растянулись в удивленной улыбке.
– Нет-нет. Не извиняйся. Все нормально. Я просто не совсем поняла, что это значит: «петухи обижаются». Какие петухи? Те самые, которые в тюрьме?
Токарь серьезно кивнул.
– А остальные люди, стало быть, не обижаются. А что тогда?
– Огорчаются, – ответил Токарь, подозрительно сдвинув брови. Ему казалось, Нина смеется над ним.
– Огорчаются?! – прыснула девушка. – Ты ведь шутишь, правда? Да ладно, серьезно? Так ведь даже нельзя сказать: «Я на тебя огорчаюсь». Это вообще на каком языке? Так может сказать гастарбайтер, для которого русская речь не родная. И что, если кто-то назовет тебя обиженным, ты… а действительно, что тогда?
– Ебасос ему расшибу. В лучшем случае.
Токарь