Так или иначе, Кайрис выходит на дорогу, напряженно осматриваясь по сторонам. Корчма показывается довольно скоро. Ставни закрыты, но сквозь них пробивается теплый желтоватый свет. Кайрис даже не пытается сунуться внутрь: у нее нет денег, да и женщина, путешествующая в одиночку, привлечет слишком много внимания.
В конюшне пахнет навозом, лошадьми и сеном – Кайрис чувствует это, стоит ей засунуть вовнутрь голову. Видно плохо, но она различает силуэт невысокой рабочей лошадки, мерно и шумно дышащей в тишине. Кайрис передергивает, и она ежится, отступая от входа на пару шагов и тихо, чтобы не быть замеченной, идет мимо стены, пока не оказывается достаточно далеко от двери. Там Кайрис садится, прислоняясь к теплому дереву спиной, и достает из сумки лепешку. Отломив половину, откусывает кусочек от сыра и начинает быстро есть, стараясь побыстрее разделаться с пищей, чтоб никто не застал врасплох. Вот бы раздобыть еще сыра…
Кайрис сглатывает, и тут воспоминания вереницей картинок подкидывают ту самую ночь. Вспоминается почему-то не боль и страх, не огонь праздничных костров и даже не конюшня, а кусочек черствой лепешки, которую ей кинула матушка, когда она попросила поесть после того громкого скандала. Интересно, что сказал старейшина? Чтобы все продолжили праздник? И что люди думали до утра – до того, как Велиса растрепала всем то, что подслушала?
Кайрис начинает жевать медленнее, в конце концов останавливаясь и буравя недоеденную лепешку взглядом. Может, и стоило сказать правду, но она сама выбрала молчать, потому что правда была невыносимой. Да и что это могло бы изменить? Кайрис проглатывает последний кусок лепешки, почти запихивая его в себя, и облокачивается головой о стену. Может, это все злая шутка богини, но Кайрис еще повоюет за право жить так, как хочет. Глаза сами закрываются, и она позволяет себе немного подремать, прежде чем опять идти. Мысли в голове текут вяло и медленно, пока не замолкают вовсе.
Будто прямо над ухом раздается болезненный хрип, и Кайрис резко распахивает глаза. По коже словно проводят ледяными иглами. Она сперва застывает, а потом медленно поднимается на ноги, вслушиваясь в каждый шорох. Обнаружить сейчас неожиданного соседа было бы не очень радостно. Звук раздается вновь, переходя в какой-то стон, а Кайрис продолжает медленно двигаться вдоль стены. Теперь она четко слышит, что он доносится из конюшни. На конюха не очень похоже – уж скорее какой бродяга забрался внутрь, чтоб поспать.
Кайрис доходит до двери и осторожно выглядывает из-за угла, чувствуя, как кровь стучит у нее в висках. Внутри темно, но эта темнота шевелится, как живая: вздымаются бока спящего коня, дрожит свет луны, скользят неясные тени. Кайрис напряженно выжидает. Вскоре хрип раздается опять, и она видит, как колышется небольшая кучка сена. Наверное, действительно бродяга. Она уже собирается уходить, как вдруг стон обрывается резко, как крик подбитой птицы. Сено вздымается, и на землю вываливается