– Как зовут? – вернул я его на землю.
– Митяй.
– Держи полбуханки, а то щеки провалились.
– Спасибо, а тушенки нет?
– Тушенки нет, гречка будет. И картошка с луком. С мясом туго. Завтра приходи, в это же время. У меня как раз смена. Я вынесу.
– Хорошо!
– Ты в том доме живешь?
– В том.
– Напор есть в кране?
– Только на первом этаже. Очень слабый. У них все набирают.
– Хватает?
– Не всегда, колонки спасают в частном секторе и возле ЖЭКа, да лужи, когда лень туда телепать.
– А ты в каком подъезде живешь?
– Я с углового подъезда, куда мина попала…
– Надеюсь, не с той квартиры?
– Не с той. Там никто не выжил.
– А ты с кем живешь?
– С сестрой старшей. Кристинкой. Мама в Крыму с младшим, в Балаклаве, а мы здесь.
– Я тоже с Крыма. С Севастополя.
– Крыму повезло, его Путин под крыло взял. А мы второго сорта. Что для России, что для Украины…
– Это кто такое сказал?
– Отец сказал. Его украинцы в плен взяли на блокпосту. Он боеприпасы вашим возил. Сказали, или бус оркестровый конфискуют для нужд ополчения, или сам чтоб возил, тогда не тронут. Так его со снарядами и патронами повязали. Теперь пытают его, как сепаратиста. Дядя Ваня сказал… Он видел.
– Слушай больше дядю Ваню этого… – попытался подбодрить я.
– А смысл ему врать? Видел он батю моего. Сказал, что живой, но избитый. Пытали его. Я к вашему атаману бородатому ходил, он обещал обменять. Сейчас же перемирие…
Резонно. Смысла в обмане не было. Как-то совсем стало жалко пацана. Я вдруг вспомнил, что наши «соседи» из подразделения Востока обнаружили под Дебальцевом братские могилы с мирными жителями.
– Обменяют на тех укров, что траншеи роют? – голос пацана из бодрого превратился в дрожащий, он уже едва сдерживал слезы и молил. – Батя мой вам пригодится! Он может вам оркестр организовать, чтоб на парадах музыка была! Мой отец на всех инструментах может! Он на бусе целый оркестр перевозил. Вместе с инструментами. Там и тромбон, и барабан-бочка с тарелками, и валторны, и сакс. Вызволите его?
– Ну, раз атаман сказал… Тем более что оркестр.
Я не знал, что ответить, но понимал, что пацан не пришел бы сюда, не будь положение безвыходным. Он хотел спасти отца, хотел накормить себя и сестру. И выжить. Что может быть важнее желания выжить… Что может быть благороднее попытки вытащить из беды родного человека…
Парень побежал, окрыленный надеждой, с половиной буханки за пазухой. Я смотрел ему вслед, почти не сомневаясь, что атаману сейчас не до его отца. Между полевыми командирами пробежала кошка. Каждый тянул одеяло на себя и рисовался перед Москвой и всей Россией своими полководческими способностями,