Я выхватываю тетрадь из её рук и с трудом могу поверить, что она всё это записывала. Но она, мать вашу, записывала! Чёрным по белому!
Дата. Обида. Месть.
Начинаю листать и вижу только одно имя – своё имя. Это моя личная тетрадь смерти. К слову, я понял это чуть раньше. Когда пролистал в машине, но не знал, что у неё есть название. Сейчас делаю это лишь для того, чтобы ещё раз убедиться: у меня не поехала крыша.
К собственному удивлению, начинаю смеяться. Громко и сильно.
– Ты завела тетрадь, чтобы отмечать мои промахи и мстить?
– Да, и я весьма преуспела, не правда ли?
Кажется, я не смеялся так очень давно.
Уже через минуту перестаю.
Несколько восклицательных знаков в столбике мести мне совсем не нравятся.
Я возвращаюсь к дате: третье июля. Трэвис сказал, что я не в его вкусе. И никакой мести, кроме красных восклицательных знаков. О, они ещё и подчёркнуты двумя жирными линиями.
– Что они значат? – спрашиваю я, обращаясь к Одри.
Она без приступов ярости забирает тетрадь из моих рук и пробегается по написанному.
Торжественная улыбка украшает её пухлые розовые губы.
– Я тогда не придумала, как лучше тебе отомстить.
– И? Ты до сих пор не придумала?
– Придумала.
Её глаза встречаются с моими. В них появляется странный блеск.
– Я буду в твоём вкусе.
– И всё? С такой же лёгкостью могла написать, что я схожу в туалет. Как-то слабовато, узко мыслишь.
– Ну почему же? – она задирает подбородок и выстреливает: – Я буду в твоём вкусе, когда поезд уедет. А сейчас ты стоишь на пороге моей комнаты, но только не учёл, что уже ты не в моём вкусе. И если подсчёты верны, то я впереди, Трэвис, а ты в отстающих.
Она захлопывает дверь перед моим носом. Впервые в жизни чувствую себя в аутсайдерах.
У неё получилось. Результат превзошёл ожидания.
Глава 9. Одри
Перелёт прошёл прекрасно.
Так я могла сказать, если бы не чувствовала пристальную слежку. Черт с ним, я была бы не против, если бы это не был мужик возрастом статуи Тутанхамона. И пахло от него также. Клянусь. В Древнем Египте было принято с правителем заживо хоронить животных, слуг и здравый смысл, мужик, занимающий соседнее кресло, наверняка использовал те же принципы и ценности, похоронив собственное тело. Его голое колено, которое почему-то постоянно касалось моего, пускало волну рвотного позыва, поднимающегося из самых далёких глубин желудка. А ещё я раздражалась и кипела похуже любого чайника на плите, поэтому ближайшие пару часов на мне можно жарить яичницу. Шея затекла, потому что была повёрнута только в одном направлении весь полёт: чтобы не видеть, не слышать и не чувствовать соседа. Сейчас, покинув аэропорт, могу свободно вдохнуть свежий воздух.
На парковке замечаю знакомую машину. Папа раскрывает объятия, и я лечу в них, как маленькая девочка.
Он взъерошивает мои волосы и целует макушку.
– А