– Ты хочешь напомнить мне о моей природе? – спросила она бесстрастно, обращаясь к влюбленному, который уже готов был провалиться на месте. – Не беспокойся, я помню об этом сама, и могу и тебе пояснить, что это такое и к чему ты так жадно стремишься.
Для Синесия, который тогда ловил себя на том, что образ наставницы часто появляется в его в снах, это было хорошим уроком. Впоследствии он даже подружился с Ипатией, насколько это было возможно при той дистанции, которую она держала, и, покинув Александрию, продолжал переписываться с ней.
Четыре года в этом удивительном городе пролетели, как сон. Печальные события забылись, жизнь училищ потекла так же размеренно, как текла она во времена Каллимаха, Аристарха, Эратосфена. По-прежнему царил над городом маяк, с вершины которого, казалось, был виден весь Египет, по-прежнему грамматики трудились над изданием омировских поэм, очищая их от позднейших наслоений; по-прежнему учащиеся уносились душой в поэзию платоновских диалогов и пытались уловить ускользающую музыку мысли Плотина, все так же вгрызались в адамантовые трактаты Аристотеля. Конечно, молодых людей и просто пьянил ритм жизни огромного города с его театрами, общественными банями, где можно было получить еще одно образование, слушая проводивших в них долгие часы риторов, медиков, математиков.
Синесий уже готов был навсегда остаться в Александрии, но неожиданная смерть отца заставила его, как старшего сына, вернуться в Кирену. Тогда реальность бытия, до сих пор скрытая пестрым покровом мечтаний, показала ему свой суровый лик. Он не имел ни малейшей охоты разбираться с налоговыми задолженностями и решать судебные тяжбы. Но теперь никто не мог освободить его от этого груза. Синесий через силу занялся делами, которые ненавидел, – и неожиданно преуспел в них. Запущенное хозяйство было приведено в порядок, долги выплачены, урожай продан. Он уже хотел было вернуться в школу Феона и Ипатии, куда рвалась его душа, но неожиданно на город напали чернокожие блеммии, и Синесию пришлось организовывать оборону, руководить починкой городской стены и даже снаряжать карательные экспедиции вглубь пустыни. Занимаясь всем этим, он словно бы видел себя со стороны и не мог с уверенностью сказать, что это действительно он.
От тоски Синесий попробовал писать стихи и неожиданно обнаружил в себе поэтический дар. Ему казалось, что это Божество вознаградило его таким образом за ревностное исполнение долга. Он писал на дорийском диалекте – языке древней Спарты. Конечно, в речи нынешних киренян только проскальзывали отдельные его черты, и то в основном у стариков. Но Синесию хотелось вообразить, какие песни могли звучать во времена Батта. Он слышал, что Лакония и ее отпрыск – Киренаика, были не