Катя не могла понять подруг старшей сестры, которые почему-то постоянно были влюблены «без памяти», так говорила о них сестрица. У них непрерывно кипели любовные страсти, постоянно надо было кого-то спасать, успокаивать и отпаивать валерьянкой. В кругу сестриных подруг постоянно обсуждалась тема: любит, не любит. Среди Катиных подруг такого не было. Они даже не признавались, кто им нравится. Нет, не то, чтобы вообще не говорили на эту тему, просто в неё не погружались. Возможно, поэтому к тому времени, когда не только подруги сестры, но все Катины одноклассницы и однокашницы были уже замужем, её подруги всё ещё ходили в девицах, не имея желания расстаться со своею невинностью. Дальше поцелуев дело не двигалось. Что повлияло так на нее и ее подружек, которые не страдали от невнимания парней? Времена в пору взросления Кати были пуританские, и их классная руководительница всерьез внушала им свои принципы: «Умри, но не давай поцелуя без любви!» Девчонки подсмеивались над этим тезисом, и зная, что при удивительной красоте их русачка – старая дева, на поцелуи ее принципы не распространяли, а приберегали их на следующую фазу отношений с парнями, которая уже со слов их мам и бабушек была крайне опасна, так это могло поставить их в зависимость от кавалера, а еще хуже – сделать матерью-одиночкой. Представить себе такое им гордячкам – отличницам было совершенно невозможно. Была, по всей видимости, и другая причина того, что они не рвались ни в сложные отношения с парнями, ни тем более, замуж. Этой причиной были несчастливые семьи их родителей, которые страдали из-за пристрастия их отцов – представителей интеллигентных профессий: инженера, учителя и врача, к вредным привычкам простого русского мужика.
Смятение чувств Катя испытала лишь однажды, когда ей исполнилось двадцать. В тот год в начале сентября студентов отправили в колхоз собирать помидоры и разместили в старой сельской школе, где в классах вместо парт стояло два ряда наскоро сколоченных деревянных настилов, на которых впритык друг к другу лежали ватные матрасы не первой свежести – спальные места студентов. Ропота по этому поводу не было, да и не роптал тогда никто. Моду на ропот выбили из народа долгие годы строительства социализма.
Закрыв матрасы привезенными из дому простынками, студенты спали практически не раздеваясь, только скинув ватные телогрейки, которые в то время заменяли народу куртки. Умывались на улице возле длинного умывальника с множеством краников, установленного возле школы, а остальные удобства, в состав которых душ не входил, размещались в стоявшем в кустах домике с непереносимым запахом хлорной извести. Для девчонок походы в этот домик, особенно в вечерней тьме сентябрьского юга, были настоящим экстримом. К счастью, этого слова они тогда не знали и просто ходили в домик группами. Но, что эти невзгоды были на фоне отличной компании, которая собралась под ветхой крышей старой школы? Компания состояла из четырех групп, а, если учесть, что в те годы в каждой группе было по двадцать пять человек, то набралось сотня веселых и жаждущих приключений студентов. Похоже, не ждали приключений только парни из Катиной группы, завзятые отличники и маменькины сыночки, как называли их все, включая таких же, как они, одногрупниц-отличниц, скучающих рядом со своими, ещё не дозревшими до ухаживаний однокашниками. Другое дело ребята из элитной группы, где учились одни мажоры, то есть детки городской номенклатуры, часто уже вкусившие с древа познания, а посему раскованные и понимающие, чего они хотят. Был среди них Катин приятель Федя ― веселый и бесшабашный сын начальника городской милиции, что не мешало ему не надуваться по этому поводу, а даже надоедать всем своим навязчивым вниманием. Катя терпела Федьку, так его звали все приятели, за его неутомимую веселость и знание бесчисленного количества анекдотов, которые он рассказывал мастерски по поводу и без него. Для того чтобы рассказать анекдот он останавливал любого из друзей в длинных коридорах института и спрашивал: «А этот знаешь?» Часто от него отмахивались, как от назойливой мухи, но любительница