Вдруг обезумевших Мячей,
Вредил всем норов гадко чей.
А тот в игре всегда приятен,
Что без надменности ввек пятен,
Ноге послушен, голове
На поля дивнейшей траве,
Чтоб не вредить игры задумкам,
Не подвергать её бы мукам,
И игрокам ввек не мешать,
Была чтоб действий благодать.
Храбрый Цыплёнок
Жила‐была Ворона…
Ей не было закона,
Чтоб что‐то не украсть, —
Её в том вечно страсть.
Зачем всегда трудиться?
Она ведь не тупица,
Готовое коль есть,
Украсть его – ей честь.
Вот нагло из‐под носа
Хватала всё без спроса,
Что надо, мчала прочь,
Довольная в всю мочь!
То схватит у ребёнка,
Заплачет тот презвонко!
Кто ж отвернётся, – хвать,
Что нужно! Благодать…
Глотает с аппетитом
С довольным видом сытым,
Всё созерцая вкруг:
Ещё б что схапать вдруг?!
В разбое нет предела.
Молва вот и летела,
Что пакостна она,
Зловредностью сильна.
Знать, наказать бы строго
За зло, его ведь много!
То всем не благодать.
Её и стали гнать
Безудержно повсюду,
Как нечисть, как иуду,
Вот норов стал пуглив,
Настороже, труслив…
В азарте уж не бойком.
Пришлось вот по помойкам
Слоняться день‐деньской
С печалью и тоской,
Раздолье здесь ведь было,
Отбросов тьма… То мило.
Хоть, правда, с запашком…
Кто был тут, с ним знаком.
В том было униженье
Вороне, отлученье
От милой всем еды,
В плену вот и беды
Страдала тяжко слишком…
Пришлось тряхнуть умишком
Ей, что‐то предпринять,
С чего бы дух и стать
Вновь возродились сладко
И были б, как помадка,
Как прежде, дали б сласть,
Прогнали б вон напасть!
Но всех пугала видом,
Подвержена обидам,
Ведь гнали все подряд…
Вот и суровый взгляд
Повсюду был их хлёсткий,
Презрительный и броский,
Что наводил вон страх…
Вот и была в бегах!
Кто ел же сласть однажды,
Тот не скрывал ввек жажды
У пиршества быть вновь.
– А ну, рецепт готовь, —
Сама себе сказала, —
Ведь не люба опала,
Когда насел весь мир, —
Хочу, чтоб вновь был пир!
Достойно бы питаться,
Была бы снова цаца,
Почётная вновь знать
И благ имела б кладь.
Нельзя соваться лично,
Хоть мне и не привычно,
Чтоб блага все иметь,
Побоев