Маргиналии. Выпуск первый. Максим Велецкий

что воздуху присуще движение. Он изменяется – потому что изменение является одним из видов движения. Он превращается в остальные три стихии – потому что воздушное пространство бесконечно: так воздух сам для себя создает место для сгущения и разряжения. Изменяясь, он все же остается тождественным себе – потому все вещи, возникающие благодаря движению и превращению воздуха, и отличны от него (первоначального), и сходны с ним (модифицированным). Проще говоря, мы и все вещи вокруг нас отличны от воздуха как такового, но являемся его частями благодаря его же свойству принимать разные формы. Ну а то, что предметный мир так велик и разнообразен, объясняется тем, что воздух бесконечен – его «творческий» потенциал неисчерпаем.

      Увы, решение Анаксименом проблемы первоначала, не произвело большого впечатления на философскую традицию. Даже Аристотель, который по своему образу мысли был скорее ученым ионийского (милетского), нежели философом италийского типа, упомянул Анаксимена с несвойственной ему небрежностью. Он лишь написал в «Метафизике», что «Анаксимен же и Диоген считают, что воздух первее воды, и из простых тел преимущественно его принимают за начало» (плюс пару раз упомянул его в частнонаучных сочинениях), то есть даже не сказал о сгущении и разряжении, бесконечности и подвижности воздуха. Дело, по-видимому, в том, что идеалисту Аристотелю милетская физика (как и вся ионийская наука) представлялась ущербной – ведь в ней не было места теологии и телеологии. Для него было принципиально вслед за Платоном отделить материальное от идеального – и лишить материю способности к движению. Более того, у Аристотеля изначальная материя даже лишена бытия. Она способна обрести существование лишь посредством восприятия идей, но сама по себе она не является ничем.

      Руководствуясь этим воззрением, Аристотель не только не принимал, но и не рассматривал гипотезы милетцев всерьез. Для него и вода, и воздух, и земля, и огонь являются лишь первыми производными первоматерии, то есть модификациями небытия. Так после Платона и Аристотеля на долгие века закрепился дуализм активной божественной субстанции (которая является чистым бытием и чужда всякой материальности) и пассивной материи (которая не обладает ни бытием, ни познаваемостью – она есть ничто и логически, и эмпирически). Нужна же материя только для того, чтобы из нее получались вещи. Потому изящная версия Анаксимена была отбракована Аристотелем безо всякого сожаления. Мол, как же воздух может быть в начале: воздух – это просто порождение первоматерии, а она есть ничто. Иной взгляд – что материя способна к самодвижению (более того, что движение и есть главный атрибут материи) получит философскую реабилитацию только через пару тысяч лет.

      Так не без участия Аристотеля дух естественной науки, и без того пришедший в упадок после крушения Милета (около 495 года до н.э.), надолго остался в тени философии. Логика и этика надолго возобладала