– С прибытком! – весело заорал он. Кешка стал осматривать коня и обомлел – это был арабчик полковника Розена под немецким седлом.
По прикидкам, до моста через Бобёр оставалось ещё вёрсты четыре. Канонада за спиной почти утихла. Они уже обсудили схватку во всех деталях и насмеялись до боли в скулах. У Оськина под седельной подушкой оказалась фляга с самогонкой, и они её пили, не слезая с сёдел.
– А вот я интересуюсь, братцы, нам за энто еройство чё дадуть?
Кешка сначала посмотрел на Миньку, потом оглянулся на Доброконя, тот пожал плечами. А действительно, за этот ночной короткий бой – «чё дадуть»? И он понял: «а ничё»!
– Надо было бы чёни-чё прихватить, палетку, сумку али документы какие. А так скажут, мол, брешете, кто проверит? – ответил Кешка и подумал: «Надо было шишак, чё ли, снять с этого немца, так весь в кровище был, не снегом же оттирать!»
По тому, как впереди росли кусты, было понятно, что Бобёр недалеко.
Уже должно было светать, но темнота густела, будто время шло не к рассвету, а к полуночи. Кешка глянул наверх и увидел, что с юга от Осовца на них находят низкие тучи и под тучами небо и земля слились.
– Наддай, братцы, метель идёт, а нам ещё вёрсты три.
Они пошли рысью, араб было тянулся за Красоткой на длинном поводе, но, как только ускорился шаг, поравнялся и пошёл рядом. Кешка любовался белым как снег жеребцом.
Вдруг за спиной задрожал воздух, и Кешке показалось, что земля оттуда, от Райгорода, пошла волной. Красотка затропотала и скакнула вправо, потом влево, чуть не срываясь с дороги. Кешка намотал на кулак повод и невольно стал вертеть головой: остальные лошади тоже нервничали, и тут на них на всех, и на лошадей, и на всадников, обрушился гром. Удар огромной силы придавил спины и плечи к лошадиным шеям. Все разом оглохли, и всё вокруг стало неузнаваемое. Дончак под Минькой упал на передние колени и валился боком, Минька падал с ним, но быстро вскочил. Араб взвился свечой и, если бы не длинный повод, уронил бы Красотку. Кешке показалось, что в уши ударили молотами, глаза вылезли, внутри возникла пустота открывшегося рта, голова ошалела, и он стал сползать с седла. Минькин дончак перестал храпеть. Доброконь ехал в седле боком и еле держался. Минька сел на снег рядом с упавшим дончаком и тянул папаху на уши.
Вдруг земля перестала дрожать, и дорога и кусты встали на место. Кешка потряс головой и стал оглядываться назад, туда, откуда они шли. Однако там всё было спокойно и, похоже, тихо, но в ушах звенело, и он не понимал, где это – в его голове или кругом. Тут со стороны Осовца блеснула такая яркая вспышка, что Кешка увидел Оськина, стоявшего над своей лошадью и целившегося ей в голову из карабина, как будто бы тот был весь вырезан из чёрной бумаги так подробно и в таких деталях, что Кешка различил мушку на конце