Сысоева кольнула жалость к хозяйке, бабе совсем не старой, но заезженной и потухшей. Отчего так часто встречается на Руси эта странная уверенность в том, что жизнь непременно должна простого человека бить, уверенность настолько глубинная, что и сама жизнь, поначалу таких планов и не имевшая, в конце концов проникается чувством ответственности, и, насупив брови, и впрямь начинает прижимать и притеснять бедолагу? А бедолага – вроде и покорный, и серый, и вообще из себя ни рыба ни мясо – оказывается на диво силён, и год за годом тянет груз своей жизни, что бурлак. И невдомёк ему: приложи он хоть малую часть той силы, что вся на лямку вышла, к тому, чтобы выбраться из привычного круга покорности и серости – глядь, и повеселее заживётся. Отчего не приходит эта мысль? Кто-то в детстве её придавил, или вовремя не подсказал, или просто она, мысль, в некоторых головах от природы не предусмотрена?
Занавеска вздрогнула. Из комнаты вылетел, явно не без стороннего импульса, тощий подросток с длинными светлыми волосами, давненько немытыми. На плече его синела расплывчатая татуировка, похоже, один из первых опытов недостоверно трезвого самодеятельного художника. Припухшее, как пить дать с похмелья, Петькино лицо испуганно хлопало неожиданно красивыми глазами, огромными и синими-пресиними. Петька тревожно оглянулся на мать, что всхлипывала у него за спиною, потом затравленно посмотрел на представителей власти, присутствующих в количестве аж трёх человек. Юнец часто заморгал, но всё же совладал с собою и от слёз удержался.
– Ну… – начал было Кузьменко, но пацан его прервал.
– Он… он сам! – выпалил он, губы его тряслись. – Мы его не трогали! Мы просто так сидели!
– Кто это – он? Чего – сам? – поинтересовался Ливенцев. – Мы тебя пока ещё ни о чём не спрашивали…
– Дед – сам! – Петька всё-таки захлюпал носом.
Ливенцев и Сысоев быстро переглянулись.
– Какой ещё дед? – удивился участковый, но майор жестом остановил его и внимательно посмотрел на юношу.
– Ну-ка, ну-ка, Петруха, расскажи всё по порядку. Да не трясись, разберёмся. Давайте-ка присядем. Мамаша, стульчики бы нам.
Мать суетливо бросилась расставлять табуретки, а Петька метнулся в комнату, откуда принёс два стула. Похоже, посадочных мест в доме только на то и хватало, чтоб разместить, помимо хозяев, ещё троих гостей.
– Ну, мы, значит, вечером сидели…
– Кто да кто?
– Ну, Ворон… то есть Воронцов… Андрей. Васильевич…
– Отчества пока не нужны. Давай по делу.
– Ну, я, потом Серёга Боркин, Витька Хвалёный, Витька Соколов…
– Стоп.