Спина носильщика еще маячила в тамбуре, а девушка уже была в объятиях спутника.
– Едем, Фейга! А! Первым классом! Ты паровоз хоть раз видала?
– Что вы? Откуда? Боязно как-то… Пустите, Витя, платье помнется!
Пассажиры вошли в купе красного дерева с бархатным ковром на полу, присели на мягкие диванчики. Озирались по сторонам, улыбались друг дружке. Конец страхам и переживаниям, впереди Одесса, море, удивительная жизнь!
Прозвенел за стенкой вокзальный колокол, следом – по-разбойному, во всю мощь луженой глотки – гудок паровоза. Лязгнуло чем-то железным под полом, состав подался назад, замер на мгновенье, медленно покатил вдоль перрона.
Девушка, поднявшись, отодвинула штору.
За окном проплыло здание вокзала с пристанционными строениями, водокачка. Поезд набирал ход, вагон уютно покачивало, кружили, исчезая из вида, домики предместья, перелески, поля.
– Не верится. Сон какой-то, Витя…
– Дай ущипну, – хохотнул тот. – Враз поверишь!
Постучали осторожно в дверь.
– Простите, господа!
Обер-кондуктор. Черная форма, сумка через плечо, медный свисток на груди.
– Добрый день! Билетики попрошу.
Прощелкнул компостером один билет, другой…
– Документ позвольте!
– Вот, – протянул зеленоватую книжицу с гербом пассажир. – «Вид на жительство», на один год. Сестра гимназистка, несовершеннолетняя.
– Ясно… – обер-кондуктор поднес к глазам документ. – Таммо Зельман, – прочел вслух. – Мещанин, уроженец села Ганчешты Кишиневского уезда. Вероисповедание православное… Похвально, похвально! Кем изволите служить?
– Служу в имении их сиятельства Григория Ивановича Манук-бея. Помогаю управляющему, веду делопроизводство.
– Похвально, юноша. В столь юном возрасте… – Обер-кондуктор вернул паспорт, попятился к двери. – Счастливого пути, господа!
– «Господа!» – передразнил пассажир купе. – Дай срок, покончим с господами. Трудовой народ будет ездить первым классом. Бесплатно!
Повернул защелку замка на двери, стянул с плеч щегольской пиджак, забросил наверх.
– А богатые, Витя? – улыбнулась спутница.
– Что богатые?
– Богатым что делать?
– Пешком пущай ходят.
Девушка прыснула со смеху.
– Чего ты? Чего развеселилась?
– Мадам Рубинчик представила. Идет за нами пешком по шпалам.
– А чо? Нормально! Жир по крайней мере растрясет.
Мужчина скинул ботинки, растянулся на диванчике.
– Иди ко мне. Соскучился…
«Е-дем с Ви-тей»… «е-дем с Ви-тей»… – стучат колеса под полом.
В купе полумрак, светит подслеповато под потолком желто-молочный плафон. Она лежит с открытыми глазами, отвернувшись к стенке, не может уснуть. Теснятся, бегут чередой мысли. Столько всего навалилось за последние недели – рассказать, не поверят. Она гулящая, убежала