– Помянуть надо, – глухо объяснил Матвей.
– Кого?
– Ольгу, ты её не знаешь. Мой друг по Питеру. Она приезжала недавно, читала стихи. Мне не понравились её стихи. Делала фотографии, мне не понравились её фотографии. Выпустила книжку, мне не понравилась её книжка. Торопливо всё это. Но она умерла. А я её знал. И относился к ней.
Сутулясь, открыл, налил.
Потом я лёг. Сначала никак не удавалось заснуть, а когда заснул, приснился мне вопрос:
Почему в пите щель?
Серьёзный вопрос, а ответа нет. Сколько мне ни втолковывали, объясняли – мол, разница температур, где-то что-то отслаивается, отходит, где-то склеивается, пристаёт, не понимаю. Физика не моя наука. А что моя наука? Нет таковой. Начинаю что-либо учить, бросаю. Опять начинаю. Зато сны. Вот и сейчас – лечу в самолёте, отсвет бортовых огней, стюардессы чай разносят. Но вдруг наш самолёт начинает снижаться. Становятся видны деревья, дороги, машины движущимися точками, одинокий шлагбаум на переезде, быстро бежит земля, касаемся колёсами, подпрыгиваем, опять касаемся, свист ветра, едем, замедляемся, остановились. Я выхожу: Что это!! Какая-то деревня? Снег, редкие мужики, как озябшие кукушки, около сельпо трактор. Сзади гул. Я оборачиваюсь: Батюшки мои! Мой самолёт улетел! Что тут поделаешь! Захожу в сельпо, на полках берёзовый сок в трёхлитровых банках, консервы со шпротным паштетом, сухие грибы, банные веники висят у притолоки, в углу к портрету Ленина ружьё прислонено. Спрашиваю у пьяненькой продавщицы, далеко ль до Питера? Она с изумлением смотрит:
– Ты что, дядя, с глузду съехал?
Я обозлился, выхожу, а за мной пацан увязался.
– Дядь, дай рубль?
– Пацан, далеко ль до Питера?
– Дай рубль, скажу!
– Ну, на.
– Год, если пешком.
Косит пацан глазом, шмыгает, нос рукавом вытирает.
Вот, думаю, сейчас пожалуюсь в милицию, что самолёт улетел, и тут же мысль – я иностранец, у меня доллары, вдруг заберут? Нет, не буду я никуда заходить, пойду себе в Питер. Выберусь за околицу и с Б-гом! Открываю чемодан, и где тут мои валенки?
Чёрно-белый сон начинает рваться. Рвётся как в старой кинохронике – полосы, полосы. Порвался, и вот: на побережье ям-суф живет чернокожий народ маленького роста. Они засевают свои поля, и когда приходит время созревания, к ним прилетает птица Зиз. Она пожирает посевы, нападает на чернокожих и ранит их в глаза.
2.
На самом деле, я живу в Иерусалиме на улице Штерн. У меня комната с большим окном и выходом в садик из одного дерева. Вот мы с Жориком Карениным в ней и живём. Жорик Каренин это чёрный большой котяра, наглый и хитрованистый, как всё его племя. Жалюзи на окне полуопущены, в комнате полутемно, я в кровати, только что проснулся и сонными глазами осматриваю свою комнату. Каждый раз так, просыпаешься и будто родился вновь. А с тобой вместе рождаются твои вещи: компьютер, два стареньких кресла,