Вот пристал. Почему-то ему важно верх взять. Но сок действительно вкусный и не очень сладкий, скорее терпкий.
– Терпкий, терпкий… – Подтвердил Алексей, поглаживая бородку.
Алексей пять лет жил в вади Кельт в пещере. Исходил пешком всю Россию и где-то на перекладных познакомился с Гришей, тоже путешественником. Оказался здесь в Израиле, и глупое государство вытащило его из пещеры, и дало государственную квартиру. Теперь Алексей озабоченно прикрывает окно и жалуется:
– Всё время простываю!
– Как же в пещере вы жили?
– Жил. Там медленно нагревается и медленно остывает, перепадов нет.
Достал тетрадку и испытующе посмотрел своими спокойными глазами.
– Я вам этюд покажу!
Надел очки. Наклонил голову к тексту, длинные волосы упали вперёд.
– «Иисус Христос! Как его осмыслить? Как воплотить? Современность не желает принимать Иисуса. Гонит его прочь. А я? Кто я? Я сознаю, что и я гоню Его от себя. Молчаливый взгляд Иисуса. Я чувствую себя дрянью. Но надо как-то подниматься из этой дряни. Счищать её с себя, соскребать. Руки бессильно падают. Я чувствую себя бессильным».
Медленно снял очки. Взял гитару и, уходя в себя, что-то тихонько начал напевать.
– Вы путешествовали? Расскажите?
Задумался. Отложил гитару.
– В Абхазии я был послушником у пустынника отца Евлампия. Я его как увидел, на колени упал. Силуэт зыбкий, и сквозь него солнце просвечивает. Знаете, в чём смысл послушничества? – Спросил вдохновенно.
Я пожал плечами.
– Ты отрешаешься от своей воли, чтобы обрести свободу, избегнуть участи тех, кто всю жизнь прожил, а себя так и не нашёл.
– А где вы обитали? В землянке?
Алексей поднял недоумённый взгляд. Почувствовалось, что ему не понравился этот практичный вопрос.
– Жили в хатке, – ответил, помолчав, – её монахи все вместе делают. Валят лес, делают чурбаки, а из них тешут доски. Ставят четыре кола, между ними доски, потом второй ряд, набивают внутрь мох. Прилаживают крышу – всё, хатка готова, монах заходит внутрь и начинает жить. Кстати, досочки эти получаются очень ровные, как они это делают, я так и не понял.
– Алексей, скажите, а что самое трудное?
Алексей снова задумался.
– Пожалуй, проснуться в час ночи на молитву. Уж очень холодно вылезать даже из такого тоненького одеяла, какое есть. Вылезаешь, зажигаешь буржуйку, начинаешь молиться и вдруг понимаешь, что тишина вокруг не тишина квартиры или города, где все спят, а что вокруг действительно никого нет! Хотя в пять тоже трудно просыпаться. Потом послушничество – колешь дрова. Зимой снег такой, что любой поход может закончится смертью. Тропки узенькие, около сосен ледяные полыньи – сосна тянет на себя тепло, и около неё в диаметре три-пять метров ледяные такие ловушки. Поскользнешься, и всё – пропал. Пропасти, обледенелые склоны. Зуб заболит – помирай. Один монах пошёл так в гости, вышел, когда светало,