– Откуда вас ведут?
Отвечает она мне:
– Из Коростишева в тридцати пяти километрах от Житомира. Мужчин нашли в лесу, а меня забрали сегодня. Спрашиваю опять: «За что?».
Тихий, отрывистый ответ девушки. Она находилась у одной старой крестьянки в селе. Тайный сыщик приставал к ней и хотел с ней жить, но она отказалась.
– Лучше меня убьют, но не отдамся я ему.
Толпа евреев спрашивала у арестованных по-еврейски: «Зукт, хаверим, вус кен зайн мит унз»[22].
Как вдруг, откуда ни возьмись, выбегает палач, я его уже хорошо знала, ибо все время заглядывал в мою сторону и считал, сколько нужно пуль для меня. «Ах! жидовские морды, и тут по-жидовски». И начинает прикладом бить этих евреев куда попало: в зубы, в лицо, в живот, в нос и даже по ногам. Я обмерла на месте, а дети так визжали и кричали – что-то страшное. Жалко, что я не художник, нарисовала бы их лица. Допрос был короткий. Долго не думал палач. Вижу, взял винтовку, пули и черную шаль. В этой шали он приносил одежду с убитых обратно в гестапо. И погнал толпу евреев, как стадо смирных овец, вдоль длинного гестаповского двора.
Слышны были выстрелы, и через минут двадцать пять вернулся он веселый и довольный, что в его черной шали было много окровавленного еврейского барахла. Скромная, юная девушка прощалась со мной и сказала мне: «Будьте живы с детьми, а мне так хочется жить и жить, мне лишь восемнадцатый год». Итак, ее нет. Я даже не спросила, как ее зовут. На следующий день привели одну коммунистку-еврейку. Она спала рядом со мной и дала детям хлеб. Ночью я спросила ее, за что взяли и где. В Житомире она где-то работала, и один мерзавец захотел, чтобы она ему отдала свое единственное пальто (оно было мужское). Девушка отказалась, ибо была глубокая, холодная осень и без пальто не могла остаться. За это он ее выдал. И когда вели ее на допрос, то ей пели: «Ах, попалась, птичка, стой, не уйдешь из сети, не расстанемся с тобой никогда на свете». Больше не видала ее. Куда делась, неизвестно мне, но догадываюсь… Из всех арестованных встретила только одну девушку Чарну в Житомире в 1942 году летом (случайно живую). Она меня узнала, и я ее узнала. Она мне не призналась, что еврейка, и я тоже нет. Она боялась меня, и я боялась ее. И сколько еще видела таких картинок там, не рассказать и не описать. Не только раз была арестована, я была еще два раза арестована без детей. Третий раз уже приехала за мной машина гестаповская в село Покостивка Житомирского района Житомирской области в августе 1943 года (я снята[23] у гестаповцев). О жизни моей, о муках еще не писала. Там еще страшнее. Уже два часа ночи. Пишу при коптилке, когда-нибудь напишу. Если бы было тепло и было бы у меня зимнее пальто, то поехала б в Москву, Там у меня живет брат по ул. Фридриха Энгельса, дом 3/5, кв. 4. А. Б. Котлов.
На днях приехала дочь моей бывшей няни из Фастова (крестьянка). Рассказывает нам такой случай. В 1941 году, когда немцы убили в Фастове всех евреев, то детей еврейских оставили. Было их восемьсот детей. Был дан приказ, что все селяне обязаны взять по ребенку, хорошо питать и ухаживать. И если будет убито