Барни, как и все мужчины его рода, был романтиком, нуждающимся в заботе и любви. Его каштановые волосы, волнистые и пышные, делали его первым красавцем в округе. А уж о скромности улыбчивого парня знали все. Этакий блюститель мира и покоя, всегда готовый прийти на помощь. Этот мир извечным гостем царил и в его семье.
Время, приближающееся к обеду, наконец привело бродягу домой. Обычно он никогда не был в Будё больше дня. Так вышло и в этот раз.
Клер спала на белоснежной кровати, укрытая одеялом из солнечного света, падающего из окна. В этом божественном лучистом покрывале тысячи мелких пылинок касались её лица и вновь ускользали прочь, словно повинуясь микроскопической магии вокруг. На ней был лёгкий бледно-розовый халат до пят, а волосы, волнистые, светло-русые, ниспадали на плечи.
Барни замер над ней неспешным путником, всматриваясь в приятные сердцу черты лица.
– И кто сказал, что принцессы должны быть только стройными? – зародившийся в мыслях вопрос заставил его улыбнуться.
И он, наклонившись, тихонечко поцеловал её в губы.
Она тут же проснулась, озарив всё вокруг глубокими голубыми глазами, обрамлёнными пучками длинных ресниц, и нежно, словно малое дитя, прошептала:
– Ты вернулся.
Мужская душа возликовала в порывах неприкрытой нежности. Барни поглаживал пальцами её белоснежную ручку, лежащую на подушке, пока Клер тихонечко мурлыкала.
– Я всегда буду здесь, – пообещал он, – даже если наступит вечная тьма.
Последнее прозвучало приятно, но как-то мрачновато.
– Разве тьма может быть вечной? – Клер улыбнулась, нарушив покой безмятежного тела. Ноги приспустились на пол, и холод засевшим подкроватным монстром ущипнул её пятки.
– Я не знаю, – ответил Барни. – Но это и не важно. Гораздо важнее та новость, что ты так усердно прячешь в своей головушке.
Он коснулся её волос, и пытливые глаза застыли в вопросительном томлении. Особая новость из довольно милой записки зудела на его губах. Но Клер, заигрывая с юным сердцем, не спешила её раскрывать.
– Какой нетерпеливый, – облизнулась она. – А пообедать, поласкать жену.
– Это я люблю, – подмигнул Барни, с озорством заключив Клер в своих объятиях.
Она вырвалась, пощекотав всего лишь его бока, и проскользнула на кухню. Он последовал за ней, по лёгкому шлейфу её свежих, воздушных духов.
– Плутовка, да и только, – подметил возбуждённый юнец.
– А ты моя морковка, – скорчив личико, ответила Клер.
Она, словно воздушная курочка, летала по сторонам кухни, то поставить чайник на конфорку, то взять тарелку, кокетливо улыбаясь ему.
– Ни за что не скажу! – отводила взгляд.
Но