Только пришло в голову, что реабилитировать ребенка можно с чистыми руками, холодной головой и горячим сердцем, как узнала, что это высказывание Дзержинского относительно того, каким должен быть чекист. А я-то думаю, почему на занятиях с Махой я сама себе очень напоминаю чекиста. Неспроста.
Таня: «январь – это самое лучшее место. Мне нравится любое время года!» И место, и время. Люблю ее оптимизм.
Маха смотрит в окно: «ой какая елка! Вся в снегу! Похоже, новый год не кончился». Говорю, что только начался. Маха: «а какой новый год, если Дед Мороз уже подарил подарки?» Типа раз только начался, давайте дальше дарите. И обе очень сильно интересуются, когда танины именины и что будет на них подарено. Подарки уже не помещаются в дом, а им все мало.
К ночи Маха так разогрелась, что на ней можно было жарить яичницу. Вместо этого мы уложили ее спать и пламенно надеялись, что эффект этого будет хоть сколько-нибудь продолжительным, но Ваня опять все испортил. Он ушел работать, сказав, что ляжет около двух. А ведь он как говорит, так и делает. Я умоляла его передумать и ложиться около одной, потому что я не хочу спать с Махой. Но в итоге, точно, в полночь Маха разоралась и стала требовать, чтоб ее положили к нам. Я сказала: «вот коза мелкая, ну ложись. Ты коза?» Маха деловито: «да, мелкая. Подвинься». Три часа я спала и мечтала во сне о бронежилете, потому что убойная сила маруськиных туторов с каждой ночью все возрастает. А потом Маха сказала: «темно здесь, отнесите меня обратно». Девочки спят при ночнике, а у меня от ночника идиосинкразия еще со времен их младенчества. Отнесли ее обратно, и всю оставшуюся ночь она вопила: «мама! Помоги мне перевернуться! Мама! Помоги мне накрыться. Мама! На горшок. Мама! Помоги перевернуться обратно!» примерно каждые 15 минут. Пока я не психанула и не сказала ей, что злая мать гораздо страшнее любого вируса, поэтому хватит вопить по пустякам. После этого она даже немного поспала и дала поспать нам всем.
Вчера Маха лежала у нас в комнате, мы задернули занавески от солнца, и она смотрела на тени птиц, которые прилетают на кормушку, как кино. А сегодня они с Таней обе смотрели уже без занавесок и пытались поймать особо бесстрашных птичек прямо через стекло, и кричали им: «не жадничай!» Птички не боялись и не слушались. Ничем не отличаются от девчонок, вот вообще.
Подумала, что болезнь, как и любой кризис, наверное, обнажает внутреннюю сущность человека. Таня, когда болеет, становится еще больше вещь в себе, и за исключением редких обострений ее обычной злющности, даже гораздо спокойнее и приятнее в общении, чем всегда. Сопливая Маха становится еще более мультяшной и кукольной, но и адски требовательной. Лишь бы ходить