– Этого не может быть, потому что не может быть НИКОГДА! – прохрипел Пётр с характерным разделяющим шипением в голосе.
Довольная Инга подумала: «Ну, голубчик, теперь тебе точно не до секса», – и возгордилась уникальностью своих ходов.
Инга, подчёркивая реакцию Петра, выразительно сказала:
– Вот и маму накрыло состояние хрипоты, тошноты и рвотных позывов, – и, помолчав, продолжила: – Когда родители приехали в этот город, мама играла в театре. Получали мало, на жизнь хватало с натягом. И она, пожертвовав своей профессией, начала шить меховые шапки. Финансовая раскрепощённость стала ощутимо украшать быт. Стало легко и комфортно. Достаток в семье отец стал с удовольствием и наслаждением использовать в своих порывах и так заигрался, что, перетягивая одеяло на себя, оставил маму совсем голой, без одеяла, укрывающего их семейное ложе.
Отъезжающий автомобиль с другом отца за рулём и двумя девушками тяжёлой гильотиной разрубил на клочки их семейное одеяло.
В течение нескольких дней мама завершила заказы, раздала готовые изделия заказчикам, получила деньги и убрала с глаз долой все приспособления для пошива. Она отодвинула в угол машинку, убрала болванки для натягивания заготовок, инструмент, журналы и каталоги, в общем, ВСЁ, что забирало безвозвратно уходящее её время.
Она шила, готовила, убирала, была с детьми… а одеяло всё сползало и сползало с её молодого, ещё жаждущего любви тела.
Мама посетила парикмахерскую, привела в порядок ногти на руках и ногах, посетила пару магазинов, приобретая обновки, и, обновив себя, направилась в театр.
Художественный руководитель театра сразу принял маму в свои ряды.
Новый коллектив, общение, роли, овации – другая жизнь, диагональ которой совсем в противоположной точке. Это не кастрюли, швабры, стирки, уроки – прямо замкнутый круг, в центре которого зеркало и неудержимое желание плюнуть в этот самый центр.
А маме тридцать! Расцвет! Зрелость! Волнующая красота!
И… началась ломка костного мира семьи, ломка позвоночника, ломка хребта.
У мамы появились любовники, и не один, а сразу несколько. Она могла в обед быть приглашена одним, а вечером уже проводила время с другим. Она отдавала себя в объятия и была готова изменить свой ритм жизни, закрашивая пережитые ею унижения изменами. Она не знала, что делать с ЭТОЙ болью, и прятала её за пороками. Они (пороки) отгораживали её от мира, созданного её мужем. Она прикрывалась ЭТИМИ пороками. ПОРОКИ защищали её.
Измены не приносили радости, но они помогали выровнять ритм её сердца, ритм, позволяющий дышать, а не задыхаться, как в тот роковой день отъезжающего автомобиля.
Отпечатки в памяти от фальшивого блеска страз с претензией на бриллианты дорисовывали подробности. Подробности ненужного внимания, ненужной и мнимой любви, ненужной близости. НО нужного ей – сильного вдоха, чтобы устоять против брошенного в сердце камня: «Буду поздно, не