Мы обнялись и пошли к дому. За мной по старой, изрытой будто оспинами дорожке затарахтел маленький чемодан.
Пока мы завтракали, я рассказал, как идут мои нынешние дела и послушал новости обо всех тёткиных друзьях и соседях. После мы пошли пить чай на балкон.
– Возьми, – осторожно коснувшись пальцами моих рук, будто всё еще проверяя, не наваждение ли я, тётка сунула мне тарелку со слоёными пирожными.
На балконе стоял уже накрытый льняной скатертью круглый столик. Я поставил блюдо рядом с двумя пустыми чашками и сел в широкое плетёное кресло. Тётка принесла пузатый металлический чайник и разлила дымящийся напиток.
Когда она, наконец, уселась рядом, я обхватил гладкий фарфор ладонями и поднёс к губам. Язык в тот же миг нащупал на тёплом ободке чашки до боли знакомую щербинку. А впрочем, не так уж и утомительно! Недельный отпуск вполне можно продлить и погостить здесь чуть дольше.
– Какие волны! – тётка кивнула в сторону моря.
Я посмотрел на залив. Тёмно-зелёная поверхность воды была подёрнута рябью. Волны медленно катились к скалистому берегу, где неминуемо взрывались белоснежными брызгами. И почему в этот раз море мне кажется не таким, как прежде? Мелким, съёжившимся. Будто усохшая лужа. Но при этом совсем не манящим, а даже враждебным.
– Вечером будет шторм, – я откусил хрустящее пирожное, усыпая колени крошками.
– Всё может быть, – ответила тётка и впервые за встречу улыбнулась.
Порыв свежего бриза принёс живительную прохладу. И не успел я откинуться на спинку кресла, как с улицы донёсся монотонный металлический перестук. Банки. Пустые консервные банки ударялись друг о друга и мерзко скребли по асфальту. Как, опять?! Невыносимый, проникающий под кожу звук предвещал появление старьёвщика – чудовищного создания, которого я боялся всё детство. В ту же секунду в голове вспыхнула первая с ним встреча.
Мне было пять или шесть. В то утро тётка отправила меня на рынок за творогом. Я уже сделал покупки и бесцельно шатался между торговыми рядами. Сначала я спустил всю сдачу на сладости, а потом пошёл к палатке с разными безделушками. Истрёпанные книжки, залатанные игрушки, стеклянные пузырьки – я трогал, рассматривал и никак не мог оторваться от диковинных вещиц. Внезапно воздух прорезал жуткий металлический перестук. Я обернулся и увидел бродягу. Грязные стоптанные ботинки, непонятного цвета лохмотья вместо одежды, а на голове – надвинутая до самых глаз чёрная шляпа. С покатых плеч мёртвыми змеями свисали концы красного шарфа. Бродяга катил за собой на верёвке то ли комод, то ли фанерный шкаф на колёсиках. За ним, привязанные на толстую леску, скакали консервные банки.
– Тря-пки! – прошипел бродяга и схватил меня за плечо длинными узловатыми пальцами. Сердце, как иглой, пронзило диким страхом. Бродяга склонялся надо мной всё ниже и ниже, точно желая лучше рассмотреть. И в момент, когда я уже готов был истошно заорать, он оскалился и отпустил меня.
– Тряпки!