В пункте 11 указывалось, что «ответственность за эти действия и разрушения, которым подверглась рыболовная флотилия, несет адмирал Рожественский», и в пункте 13 также подтверждалось, что приказ об открытии огня был «не оправдан». Зато в пункте 15 уполномоченные единогласно признавали, что «адмирал Рожественский с начала и до конца инцидента лично сделал все, что мог, для предотвращения нападения предполагаемого неприятеля, который и был обстрелян с эскадры». Столь же противоречиво выглядело заключение комиссии (пункт 17), признавшее Россию виновной в произошедшем инциденте и одновременно снявшее с нее обвинение в «порочащих моряков действиях».
Совершенно очевидно, что в этом вопросе международная комиссия стала заложницей вечного правового прецедента, касающегося исполнения военного приказа. Международное право никогда не было последовательным в этом вопросе, особенно обострявшемся в моменты военных конфликтов. В то время как русские юристы уже со второй половины XIX века подвергали сомнению положение об исполнении военного приказа как о смягчающем обстоятельстве, мировая практика была менее критична в этом вопросе, ссылаясь на условия военного времени. В тот момент сомнения комиссии и снисходительное отношение к воюющим морякам даже сыграли на руку Российской империи.
Учитывая истинную цель международной комиссии, едва ли стоит предъявлять ей претензии. В условиях Северного моря невозможно было провести расследование. Еще меньше этому способствовала военная обстановка, тем более что команда, отправлявшаяся воевать, не присутствовала на дознании: на следствии присутствовало лишь несколько моряков. Отсюда и пестрящие в документе сослагательные глаголы, вводные обороты (видимо, по всей вероятности) и вопросительные формы (какое-то судно, какой-то офицер). Многие выводы выглядят чисто формально, рекомендательно. Целью комиссии было не расследование, а улаживание инцидента, и она этой цели достигла, предписав Рожественскому и его отряду спокойно воевать дальше, а российскому правительству – выплатить штраф и пенсии пострадавшим.
Да и сама обстановка на набережной Д’Орсэ меньше всего была похожа на заседание суда, скорее происходящее напоминало спектакль. «Количество присутствующих впечатляло, – писала газета. – Никогда ранее, с момента начала работы Международной комиссии здание министерства иностранных дел на набережной Д’Орсэ не видело такого количества элегантно одетых дам и дипломатов, блистающих почетными наградами. Шикарных позолоченных стульев, предназначенных для приглашенных, оказалось недостаточно. Ассистенты вынуждены были стоять в течение обоих заседаний»[48].
В Париже давали показания три офицера с трех броненосцев: лейтенант В. Эллис («Александр III»), капитан М. Вабронд («Камчатка»), лейтенант В. Шрамченко («Бородино»). Главным ответчиком был капитан II ранга Кладо, находившийся в момент инцидента на «Князе Суворове».
Рожественский