– Наберем Бахрома еще раз?..
К моему изумлению, любимая отрицательно покачала головой. И каким-то неживым голосом сказала:
– Не надо. Все равно не дозвонимся. Ночь уже. Поехали домой.
Вроде бы, я должен был почувствовать громадное облегчение. Ведь я сам предлагал ехать домой. Но ощущение было такое, будто кто-то прижег спичкой кончики моих истерзанных нервов. Наверное, даже ложная надежда для сердца лучше, чем сухая беспощадная правда. Пока, под сыплющимся снегом, мы, как часовые, ходили вокруг бревенчатого здания и периодически пробовали дозвониться до Бахрома, мы могли верить в невозможное. Что непредсказуемый господин Мансуров вдруг возьмет да соизволит поднять трубку. Или настрочит сообщение с адресом. Но когда мы проглотили горькую пилюлю трезвого взгляда на вещи – в мире остались только мы, летучий снег и луна. И никакой надежды.
У меня нервно дернулись плечи и голова. Я схватил запястье Ширин и сжал – может быть, чрезмерно крепко. И, запинаясь, выпалил:
– Ты только не кисни, прошу тебя!.. Бахром просто застрял на совещании. Но завтра он обязательно с нами свяжется. Место секретарши, о котором он говорил, от тебя не убежит. Вот увидишь!..
Моя девочка снова покачала головой – и тем же мертвым голосом сказала:
– Забудь. Если Бахром два раза нас кинул – кинет и в третий. Бахром – жулик. Я только одного не могу понять: зачем он вообще нам звонил после того, как мы заплатили деньги?.. Видимо, это какой-то мошеннический трюк. Бахром рассчитывает еще что-то от нас получить?.. Но веры сиятельному господину Мансурову – больше нет. Мы должны обратиться в честно работающее кадровое агентство, которое не берет плату вперед. Или решить вопрос с моим трудоустройством своими силами.
С минуту я стоял понурившись. Моя милая так четко разложила все по полочкам – не поспоришь. Эта была та сермяжная правда, которую я сам полчаса назад пытался донести по Ширин. Еще немного потоптавшись, я спросил:
– Ну так значит – домой?..
– Домой, – сказала любимая, взявшись за мой локоть.
Ждать маршрутку было долго – мы двинулись в сторону метро пешком.
Мы шли сквозь пелену снегопада по кривой улочке, мимо покосившихся заборов. Ночная тьма была черней мускуса, а снег – белее, чем камфара. А по небу – не отставая от нас – плыла ярко горящая луна. Мы ступали молча. Не было ни сил, ни желания говорить. Надо было переварить сегодняшнюю неудачу.
Возможно, тоска способна пробудить в человеке поэта. Во всяком случае, я, в каком-то напоминающем легкое опьянение забытьи, подумал: улица, по которой мы идем – точь-в-точь наш жизненный путь. Темный и неровный. Снег ассоциировался с течением времени: каждая упавшая снежинка – это без возврата ушедшее мгновение. А луна – будто все наши мечты. Кажется: она так близко – дотянись рукой. Но на самом деле – он на недосягаемой высоте. Луну можно видеть, но даже во сне нельзя