Откинув пододеяльник, подрываюсь с кровати и спешу в прихожую. В конце концов, сколько можно?! Уже третью неделю одна и та же песня.
С момента моей выписки из больницы мы постоянно переезжаем с места на место, не задерживаясь нигде больше двух дней, и все эти две с лишним недели Долгов куда-то отлучается, возвращаясь только под утро, а то и вовсе не появляясь, пока не приходиться вновь переезжать. Из обрывков разговоров я поняла, что он отнюдь не развлекается, и поначалу меня вполне устраивал такой расклад. Мне не хотелось с ним лишний раз пересекаться. Его взгляды, полные вины и раскаяния, душили, а осторожность и трепет, словно я – хрустальный цветочек, который вот-вот рассыплется, доводили до бешенства. В такие моменты я вспоминала нашу, лишенную всяких церемоний, встречу и едва сдерживалась, чтобы не разорвать Долгова на куски.
Он действовал на меня, словно красная тряпка: что бы ни говорил, ни делал, как бы ни смотрел, да даже просто дышал, я все равно бесилась.
Однако, стоило ему свести наш контакт к минимуму и, я вместо того, чтобы облегченно выдохнуть, окончательно потеряла покой. Разумом понимала, что это клиника какая-то, но ничего не могла с собой поделать. Меня раздражало присутствие Долгова, но и без него я не могла.
Так не могла, что едва на стены не лезла. Внутри что-то нарастало, как снежный ком, искало выхода, и молчать не получалось.
– Долго это будет продолжаться? – резко ударив по выключателю, срываюсь на Долгова, рыскающего по полу в поисках валяющегося неподалеку телефона.
Серёжа поднимает на меня удивленный взгляд, который тут же сменяется чем-то таким, отчего по коже пробегает озноб.
Только сейчас вспоминаю, что на мне едва прикрывающая трусики футболка и, сидя на корточках, Долгов смотрит, аккурат, под нее. У него на лице проступает похоть, меня же, будто кипятком ошпаривает изнутри. Смутившись, растерянно хлопаю ресницами, как дура, не зная, то ли прикрыться, то ли что вообще сделать.
Господи, Настя, ты серьезно?! – поражаюсь самой себе и этой абсолютно – неуместной реакции. Я и думать забыла о чем-то подобном. После всего случившегося казалось, никогда больше не смогу почувствовать себя женщиной, а теперь, будто обухом по голове.
Стыдно и так злит, что меня буквально начинает трясти, особенно, когда Долгов, нехотя, отводит голодный взгляд и хриплым, севшим голосом выдавливает:
– Извини, маленькая, разбудил тебя.
Он начинает по-пьяному неуклюже собирать разлетевшийся на части телефон, а я вскипаю еще больше.
– Как будто я могу спать после всего, что пережила, – цежу сквозь зубы, сама, не зная, зачем.
Я не хочу, чтобы он чувствовал себя еще более виноватым, просил прощение или неловко, как сейчас, предлагал подыскать хорошего психотерапевта, который помог бы справиться с ПТСР. Ничего из этого мне не