Теперь мне предстояло вернуться домой, не подавая виду, что моя жизнь изменилась до неузнаваемости, и я совершенно другая. Что все, тяготившее меня, заполнявшее пространство и мысли, не имеет больше никакого значения, а осталось только как форма. Мне казалось, что я свечусь, что надо бы набросить на себя покрывало. Ужасно не хотелось, чтобы кто-то о чем-то догадался. Мне вообще страшно не хотелось, чтобы кто-то меня видел. Я словно бы надела костюм и нанесла грим, пока поднималась в лифте на свой этаж. Пока я отпирала дверь, разувалась и ставила обувь, в моей голове гулко билась мольба: «Пусть никого не окажется дома! Пожалуйста, пусть я сейчас смогу тихонечко проскользнуть к себе и упасть навзничь, закрыть глаза и уплыть туда, откуда только что пришла». Но меня встретили традиционным:
– Ира, вынеси мусор и выгуляй Бобку.
Я взяла мусор и внутренне благословила Бобку за то, что она дает мне еще полчаса своей прогулки на одиночество. На мгновение у меня промелькнула мысль: «А вдруг я выйду и увижу Александра?» Я ведь не вынесу этого, я больше не могу, мне надо отдышаться. Я затаилась, спряталась внутри своей головы и вышла из подъезда, словно в открытый космос из шлюзовой камеры. Но его не было, он ушел. И это было очень хорошо.
Мы с Бобкой пошли в парк, ноги непроизвольно несли меня как можно дальше от того пути, которым я только что возвращалась домой. Новая прекрасная реальность была еще слишком молода и уязвима, по ней нельзя было шлепать грязным собачьим лапам и одинокими моими ногами, ей надо было дать время и тишину.
Глава 7
На следующий день я жила, чувствуя себя корабликом в стеклянной бутылке. Я чистила картошку, резала овощи, отбивала и жарила мясо. Мыла полы и пылесосила чудовищные красно-коричневые синтетические ковры. Ходила по разным продуктовым магазинам.
Но до всего этого я гуляла утром с Бобкой. Она не моя собака, но любит меня. С первого же знакомства Бобка обосновалась у меня под кроватью и всячески стала проявлять благорасположение, которого я никоим образом не пыталась добиться. Псина эта старая, добрая и маловоспитанная, так что общение наше было предельно панибратским. Я очень любила гулять с нею, особенно утром, около половины седьмого, когда на улицах, кроме дворников, практически никого и нет. А если доведется встретить прохожего, то на лице его читаешь либо целеустремленность, либо озадаченность – зачем я здесь? И собаководы.
Ноги сами понесли меня к тополю, Бобка тянула за поводок – рвалась к любимому маршруту. А меня влекло проверить – правда ли все, не превратилось ли поутру вчерашнее в, допустим, тыкву. Пройдя порядка пятисот метров, мы свернули вглубь дворов, и я увидела – все на месте. Дерево стояло большое, раскидистое, покрытое влажным налетом от прохлады ночи, под ним было натоптано.
И тут во мне что-то вспыхнуло – натоптано! Это мы натоптали, наши следы! Трава была не просто примята,