Укрывшись за деревом, он продолжал следить за мной. Увидев, что я направляюсь к нему, он вышел из засады и остановился в нерешительности. Потом отступил назад и вдруг, к моему величайшему изумлению, опустился на колени и с мольбой простер ко мне руки.
Я снова остановился.
– Кто вы такой? – спросил я.
– Бен Ганн, – ответил он хриплым, как скрежет ржавого замка, голосом. – Я – несчастный Бен Ганн. Вот уже три года я не видел ни одного человеческого лица!
Приглядевшись, я обнаружил, что передо мной такой же белый человек, как и я, с крупными и довольно приятными чертами лица. Однако кожа его так загорела на солнце, что даже губы стали черными, а светлые глаза необычайно резко выделялись на темном лице. Одежда его была изорвана и обтрепана так, как мне еще не приходилось видеть. Она состояла из клочьев старого паруса и изношенной матросской рубахи. Весь этот костюм был скреплен целой системой застежек, медных пуговиц и кусков просмоленной бечевки. Единственной целой вещью был кожаный пояс с тяжелой медной пряжкой.
– Три года! – воскликнул я. – Вы потерпели кораблекрушение?
– Нет, приятель, – отвечал он. – Меня высадили с корабля на необитаемый остров.
Я слышал об этом ужасном наказании, принятом у пиратов: виновного высаживали на какой-нибудь отдаленный остров и бросали на произвол судьбы, оставив ему оружие, инструменты и немного пороху.
– Я попал сюда три года тому назад, – продолжал он, – и с тех пор жил, питаясь дичью, ягодами и устрицами. Человек, оказывается, ко всему может приспособиться. Но как же я истосковался без настоящей еды! Нет ли у тебя кусочка сыра? Нет? Какая жалость! Этот сыр, нарезанный ровными ломтиками, снился мне чуть не каждую ночь, и я просыпался в полном отчаянии…
– Если я благополучно попаду обратно на шхуну, то вы получите хоть целую головку сыру, – сказал я.
Он приблизился ко мне и стал с любопытством ощупывать мою куртку, гладить мои руки, разглядывать мои башмаки. Он радовался, как ребенок, снова увидев перед собой человека.
– Если ты попадешь обратно на шхуну? – повторил он вслед за мной. – Кто же может тебе помешать?
– О, вовсе не вы!
– Конечно же, не я! – воскликнул он. – А как твое имя, приятель?
– Джим, – ответил я.
– Джим, Джим… – стал повторять он с явным удовольствием. – Да, Джим, прежде я вел такую жизнь, что стыдно даже рассказывать. Ведь ты, например, глядя на меня, никогда не поверил бы, что моя мать была добрая и