Тряхнуло снова. Теперь уже сильно, как будто кто-то с разгону врубился в дно. А ну быстрее, быстрее, прикрикнул правящий. Раз, два, взяли. Мужики старались, но быстрее не получалось.
Ещё тычок, и ещё – тварь, вот она, родненькая. Все знают, что она, кто же ещё. Лапы-плавники, хвост и пасть. Тварь глотала целиком, а потом выблёвывала полурастворённые останки – так говорили фермеры. Каково это – растворяться там, внутри, сжаться в комок среди слизи и желудочного сока и превращаться в желе. Смотреть на свою оплывающую руку, видеть кости сквозь истончающуюся кожу. Алярин передёрнуло. В желудке начал расти комок. Главное – сблевать в воду, а не на палубу, а то драить заставят.
Она думала, что ничего не боится. В неё стреляли, она замерзала на северном ветру и поджаривалась в центре безводной пустыни, но там всё было прозрачно и понятно. Вот жизнь, вот смерть. Если я сорвусь, я разобьюсь. Если я усну, я превращусь в Стекло. Никакой неизвестности, никакой неопределённости – мгновенно или нет, больно или нет, у тебя нет выбора, всё будет только так, и никак иначе. Но тварь существовала в другой плоскости, и Алярин не понимала, как это может быть, хотя она не понимала и того, как это, когда в тебя стреляют, потому что она представляла себе пулю, пробивающую плоть, но никогда не была мишенью сама и не знала, каково это – быть Стеклом, возможно, не лучше и не хуже, чем внутри твари.
В эту секунду она очутилась в воде. Рука скользнула по брёвнам, и небо исчезло, превратившись в тёмную поверхность плота. Алярин сильно ударило по спине, потом по плечу, потом развернуло, нога взорвалась такой болью, что, казалось, её откусили, и Алярин увидела в размытом свечении огромную серую тень, прицепившуюся к плоту, а потом рука внезапно нащупала верёвку, и её выдернуло на поверхность, прямо позади плота, и рядом с ней, в полуметре, блестела от воды кожистая спина твари. Люди на плоту суетились, мужики бросили тянуть, все скучились у тюков, и плот перекосило, а тварь стала забираться на противоположный край – страшная, плоскомордая, зубастая, точь-в-точь как говорили фермеры. Алярин нащупала нож – у женщины на поясе всегда должен быть нож, охотничий кинжал с зазубринами, который не режет, а рвёт, – и вбила его куда-то в плоть. Тварь взревела и отпустила плот, и на секунду морда оказалась прямо перед Алярин, и та запомнила взгляд маленьких красных глазок, а потом исчезла во тьме вместе с кинжалом, а Алярин начала тонуть в пустоте, небо помутнело, и она потеряла сознание.
Вставай давай, дура, вставай, кто-то ударил её по щеке, она открыла глаза – тот самый мужик, который сказал, что никто за ней не полезет, насквозь мокрый, видимо, он и полез. Плот качался на волнах, бабы шушукались, мужики ждали, правящий и который её вытянул сидели подле неё. Правящий