– А если у меня не выйдет заслужить ваше доверие и доверие матушки? Меня выгонят из монастыря?
– Тебя никто не сможет изгнать из Дома Божьего, девушка. Сейчас ты гостья для нас, ты только день здесь находишься, но уже проявляешь интерес к нашей жизни, к Богу, делишься с нами последним и желаешь помогать нам – ты уже вошла в послушание, и у тебя всё получится, на все твои деяния воля Божья. Скажи, странница, не будешь ли ты противиться тому, что мы будем обращаться к тебе не по имени? Меня зовут Мания, но я уже так привыкла к «сестре», что постепенно имя моё, данное при рождении, стирается из памяти.
– Я – Рипсимия. Но если вы все будете называть меня сестрой – буду только рада. Звучит тепло и приятно, особенно.
– Потому что здесь все едины и все похожи между собой. Почивай, сестра. До завтра!
Мания вышла из кельи, оставив Рипсимию наедине с собой. Рипсимия прилегла на кровать с книгой в руках. Первой девушка прочитала притчу о старце – отце дочери, которая не любила своего отца:
«Некогда, где-то недалеко от Гигии, жила дочь с отцом. Отец, пока молод был – баловал дочь, всю работу делал сам – не знало его чадо, что значит трудиться ежедневно в поте и крови. Шли годы – а они, к несчастью, никого не щадят, не красят. Отец стал старцем – дочь начала его стыдиться. Её любимый отец, который всегда радовал её и баловал, носил на руках и ни в чём не отказывал – теперь стал обузой. Дочь раздражалась, когда отец дрожащими руками брал руку девушки, она не могла спокойно смотреть, как держит сухими морщинистыми пальцами ложку или пьёт из чаши, а разговоры по душам теперь не забавляли.
– Не гневайся на меня, доченька. Знаю, что испытываешь к старику отвращение – уж прости мне, что не могу быть вечно молодым, радовать тебя цветами и хватать на руки. Видишь, труд сделал из меня человека, правда, очень старого и немощного. Коли испытываешь ко мне ненависть и злобу – перетерпи. Всё образуется. Всё проходит.
И дочь рыдала от того, что не хочется ей присматривать за престарелым отцом, и не могла ничего поделать, ведь он – единственный родной человек в её жизни. И металась она от безысходности: ведь она молода, хороша собой, почему должна растрачивать свои молодые лета на отца? Ведь он всё равно скоро умрёт – зачем же быть ему нянькой и заботиться о нём, сидеть у его ложа сутками напролёт? И повторял ей седовласый отец: «Потерпи, дочь, потерпи».
И терпела она изо дня в день.
Отец продолжал любить своего единственного ребёнка, ласково отзывался на грубость, всячески угождал дочери. А в отместку получал укоры в нелюбви к отцу, в ненависти.
– Как же ты мне надоел! Ненавижу тебя! Ты обрекаешь меня на муки, отец! Сколько я могу возиться с тобой? Воду тебе давать, еду, омывать тебя! Надоел мне своей немощностью! – безжалостно