– Да нет, вы путаете, там камни для изумрудов большие очень, да и мутные.
– Да-да! Именно большие и мутноватые, это достаточно редкие изумруды. На одном изумруде еще скол небольшой был, бабушка все время расстраивалась по этому поводу и надевала их не очень часто.
– Верно, – Ядвига помедлила, – скол там действительно есть. Изумруды, говорите? Странно как… Нуда ладно, собственно, я не о том. Так вот, комод. Как-то я сидела рядом, еще маленькая была, мама разбирала документы в комоде, и я увидела старую фотографию. Молодая девушка с веселым лицом и длинной косой. Такая задорная, с открытой улыбкой и россыпью конопушек. Вот тогда-то мама и рассказала про сестру и про то, что назвала меня в вашу, – Ядвига немного запнулась, – честь. Фотография эта так и хранилась в комоде. Мне как-то в голову не приходило удивляться, почему все фотографии в семейном альбоме, а эта одна хранится отдельно, взаперти. Оль, налей воды, – попросила Ядвига-младшая. – Вам тоже? – обратилась она к гостье.
– Нет-нет, не беспокойтесь.
– О том, что я знаю часть правды, мне рассказали не так давно. Может, и не узнала бы никогда, если бы не стала нечаянной свидетельницей разговора мамы и бабушки. Из него выходило, что никто, собственно, и не умирал, а просто уехал. Обеим было неловко от того, что я этот разговор услышала. Пришлось мне все рассказать. В том числе, что и дом, в котором, мы сейчас живем, принадлежал нам весь, а не вот эти две комнаты в коммунальной квартире. Я была просто поражена. Но больше всего тем, насколько напуганы мама и бабушка. Они взяли с меня клятву, что я никому и никогда не расскажу об этом и сама думать не буду. Испуг передался мне, вот я и молчала. Действительно, мало ли что. Хотя, конечно, задумываться начала. И когда в подъезд входила, мысли меня одолевали, а почему, собственно? Вот почему мне сейчас нужно подниматься в маленькую мансарду под самой крышей, а не входить в богатую резную дверь, за которой жили Фельцманы? И жаль было, что тех времен я уже не застала.
Ядвига отпила воды. Рассказ давался ей с трудом. Она привыкла держать эти мысли в себе. Может, и вся ее ожесточенность объяснялась существованием вот этой тайны и вынужденным молчанием. Оля задумчиво смотрела на подругу. И может, даже сама Ядвига не отдавала себе в этом отчета. В том, почему и за что выливала столько желчи на окружающих. Оле стало страшно. Как же мы порой невнимательны к нашим близким. Почему никогда не задавала Ольга себе вопрос: «Все ли у подруги в порядке?» Почему никогда и ничего ее не настораживало? А Ядвига, значит, живет долгие годы с тяжестью на сердце, не имея возможности поделиться, рассказать.
Ядвига смотрела себе под ноги.
– Им обеим стало легче, когда я все узнала. Бабушка и мама теперь не боялись вести со мной разговоры о прежней жизни, размышлять о судьбе старшей сестры и дочери. Только они думали, что вы в Вене. Письма же приходили оттуда, – она подняла глаза на Ядвигу-старшую.
– Да-да,