– Я отошел всего на секунду, не больше…
– Но я тебе столько раз говорила…
– Ладно, ладно, я…
– Виноват.
– Идет.
Я поднялся на ноги. Когда я выпрямился, грязный памперс сполз по мне и мягко шлепнулся грязной стороной на ковер (подлинный ковер, сделанный вручную в 1775 году в пансионате в Филадельфии, где однажды останавливался Джон Адамс). Бет уставилась на мой изгвазданный халат, затем на дерьмо на историческом ковре за $1500, на пятна, уже появившиеся и на ее халате, на бившегося в истерике Джоша.
– Потрясающе, – пробормотала она усталым голосом. – Лучше не бывает.
– Мне очень жаль, – сказал я.
– Тебе всегда жаль.
– Бет…
– Уходи, Бен. Иди в душ. Иди на работу. Я с этим разберусь. Как обычно.
– Ясно, я выметаюсь. – Я быстро выскочил из комнаты, но, оказавшись в коридоре, увидел стоявшего в дверях Адама. Он прижимал к себе любимую плюшевую игрушку (улыбающийся коала), и глаза его были так широко раскрыты, и в них было столько беспокойства, что я сразу понял, что его разбудили наши крики.
Я опустился рядом с ним на колени, поцеловал светлую головку и сказал:
– Уже все в порядке. Иди спать.
Похоже, он мне не слишком поверил.
– Почему вы ругаетесь?
– Мы просто устали, Адам. Вот и все. – Я тоже был не слишком убедительным.
Он показал на мои измазанные халат и пижаму и сморщил нос, ощутив запах.
– Противный дядя, противный дядя.
Я выдавил улыбку:
– Да, в самом деле противный дядя. А теперь возвращайся в свою комнату.
– Я иду к маме, – заявил он и вбежал в детскую.
– Только не говори мне, что ты тоже обделался, – сказала Бет, когда он вошел в комнату.
Я вернулся в спальню, сбросил всю одежду, нацепил гимнастические шорты, футболку и кроссовки и отправился вниз, в подвал, по пути забросив мои грязные тряпки в стиральную машину. Покрутил свой ящик с дисками, пока не нашел букву «Б», затем провел пальцем по дюжине или около того записей, выудив английские сюиты Баха в исполнении Гленна Гульда. Сегодняшнее утро настраивало на наушники, так что я достал «Сенненгеймы» («Лучший в мире звук» – «Стереоревю»), увеличил звук и постарался попасть в такт на велотренажере. Но выяснилось, что двигаться я не в состоянии. Мои пальцы с такой силой сжимали ручки, что я испугался, не повредить бы костяшки пальцев.
Немного погодя я заставил себя двигаться, ноги заработали в привычном ритме. Вскоре я уже двигался со скоростью три мили в час, и на шее стали появляться первые капли пота. Я принялся сильнее крутить педали, представляя себе, что участвую в гонке. Я забирался все выше и выше, на высоту, эквивалентную двадцати этажам, темп был просто бешеным, я явно перестарался. Я слышал, как быстро колотится сердце, как оно напрягается, чтобы успеть за моими движениями. Бах все звучал, но я уже не обращал на него внимания, прислушиваясь только к буре в моей груди. На несколько