Еще я знал, что при всех ее заявлениях насчет свободы выбора Бет никогда не станет прерывать беременность. Ей уже пошел тридцать второй год, биологические часы тикали, а ее романы все не попадали в печать. Разумеется, она затевала скандалы насчет того, что становится копией своей матери, но я относился к ним с большим терпением. Мы будем продолжать жить в городе. Она будет продолжать работать. Наймем няню на целый день для младенца. Она сможет продолжать вставать в шесть утра и работать над своим романом, прежде чем уйти на работу. Я уверял ее, что жизнь наша ничуть не изменится.
– Ничего не выйдет, – возразила она.
– Очень даже выйдет. И после того как мы поженимся…
– Так я и знала, что ты это скажешь.
– Нам стоит это сделать. В смысле, мы ведь и так живем как…
– Ты никак не хочешь сдаться, верно?
– А почему я должен сдаваться, если дело касается тебя? – поинтересовался я.
– Лесть не приведет тебя…
– Еще как приведет, – сказал я, прижимая ее к себе. От души поцеловал.
Тогда она взяла мое лицо в ладони и внимательно посмотрела на меня.
– Думаешь, мы об этом не пожалеем? – спросила она.
– Ты знаешь, что нет.
– Тут и конец нашим мечтам насчет искусства.
– Мы обязательно своего добьемся.
– Может быть… но если я когда-нибудь, вообще когда-нибудь заговорю о том, что надо переехать в пригород, пристрели меня.
Я не стал напоминать ей об этих словах через тринадцать месяцев, когда она в панике позвонила мне в офис.
– Ты должен немедленно приехать домой, – сказала она, явно с трудом удерживая себя в руках. Мое сердце остановилось. Адаму едва исполнилось шесть месяцев. «Смерть в колыбели», менингит, детский энцефалит…
– Скажи мне… – начал я.
– Блевотина, – зарыдала она. – Он весь в блевотине. Черт бы побрал этого придурка…
Упомянутый придурок был бомжем, который устроился в аллее напротив нашей квартиры на Кинг-стрит. Бет, которая все еще была в послеродовом отпуске, пошла с Адамом прогуляться. Внезапно этот тип появился на ее пути. Его белая борода до пояса вся заскорузла от слюней и соплей.
– Миленькая