Выздоровев, Ван Гуль не перестал заботиться о точности часов. Проходя мимо колокольни, он всегда сверял свои часы с башенными и почти сердился, если они шли немножко вперед или чуть-чуть отставали. Вся его жизнь находилась в гармонии с часами, точно определявшими, когда ему обедать, ложиться спать и вставать.
– Я запоздал на пять минут, – говорил он недовольно.
Он заботился не только о том, чтоб его карманные часы и часы в стиле империи, украшенные бронзовыми фигурами с лебедиными шеями, были между собой в согласии, он этого требовал и от кухонных часов, циферблат которых был раскрашен красными тюльпанами: ими пользовалась старая служанка Фараида.
Однажды в пятницу, прогуливаясь в рыночный день между бараков, разбросанных по большой площади, он случайно увидел фламандские часы странной формы: они почти совсем спрятались, были почти погребены под старым хламом, лежавшим на камнях мостовой.
На рынке продают все, что угодно: полотно, бумажные ткани, железный товар, земледельческие орудия, игрушки, старинные вещи. Все лежит вперемежку, пестрыми ворохами, словно после разгрома столетий. Товар сложен в кучи, беспорядочно разбросан на земле, покрыт пылью, как будто его только что вынесли из дома, в течение долгого времени бывшего заколоченным. Все вещи были старые, заржавленные, выцветшие, они казались бы безобразными, если бы их не освещало северное солнце, украшавшее их светотенями и рыжим золотом картин Рембрандта. Среди этих развалин, на этом кладбище Ван Гуль, неожиданно для себя, выкопал понравившиеся ему фламандские часы. Они состояли из длинного дубового ящика, с резными облупившимися стенками и великолепным металлическим циферблатом, из сплава свинца и меди, богатой, изящной чеканки. На нем значилась дата «1700», возле нее смеялось солнце, блестел полумесяц в форме гондолы, звезды, снабженные головами барашков, устремлялись к цифрам, словно желая боднуть их.
Эти старинные часы послужили началом возникновения мании Ван Гуля: он стал покупать всевозможные часы.
Он покупал их на аукционах, у антиквариев и часовщиков. Он начал составлять настоящую коллекцию – сначала даже не думая об этом – и она все увеличивалась.
Человек счастлив только тогда, когда у него есть цель жизни. Она отнимает все его время, наполняет все его мысли, мешает ему скучать, оживляет быстрым непрестанным течением сонные воды жизни.
Эта новая страсть ярче воспламенила душу Ван Гуля, чем его былое увлечение тайными сборищами, платоническим заговором, имевшим целью возрождение Фландрии, расплывчатыми, фантастическими планами.
Он мог теперь наслаждаться немедленным осуществлением каждой своей грезы, постоянно чувствовать себя счастливым. Он вел жизнь добродетельного вдовца, и все его дни были одноцветными и серыми, как воздух Брюгге. Теперь жизнь его обогатилась: он