В доме пахло пылью и затхлостью. Захотелось распахнуть все окна, впустить в дом живую осеннюю морось, холодный влажный воздух. Но она ограничилась кухней. Включила свет, открыла окно, стащила запыленную пленку с плиты, шкафов и диванчика. Открыла кран. Тот захрипел, прочихался и выдал струю рыжей мутной воды – оставила стекать. Отстегнула дверцу переноски, предлагая Карасю осматривать новый дом. Изнутри выглянула лохматая корноухая морда с усталыми зелеными глазами. Здоровенный мохнатый котяра вытянул лапы и уложил на них тяжелую голову.
Ялена вытащила из сумки кое-какую снедь, пакет корма, поставила на плиту чайник. Тяжело опустилась на диванчик. Она устала. Из навалившейся дремы вывел пронзительный свисток вскипевшего чайника. Вытащила из шкафа надбитую красную чашку, залила кипятком чайный пакетик, насыпала хвостатому корма.
В ящике дивана нашлась пара пледов, завернутых в обрывки простыни.
Боже, как же она устала…Разулась и с ногами залезла на сидение, забившись в угол и, натянув до подбородка пропахший пылью плед. Рядом тяжело вспрыгнул огромный сибирский кот. Под боком стало теплее. Послышалось спокойное басовитое «быр-быр-быр». Завтра её ожидает новая жизнь и новые заботы, а сейчас нужно поспать, отдохнуть от всего… Ялена провалилась в глубокий сон, так и не дождавшись, пока остынет чай.
Ей снился тихий прибой, набегающий на узкую полоску песка и черные скалы Кирочьего острова. Клочья тумана таяли над водой, рвались об острые камни, цеплялись о старинный маяк, на котором уже полвека никто не зажигал огней. Да и незачем, чуть дальше, на рукотворной насыпи возвышался новый.
Ветер резкими порывами разогнал клочья тумана, и старая башня засветилась наверху мертвенным зыбким светом, заливая островок призрачным сиянием. Мерные волны, набегавшие на песок, подернулись голубоватой каймой, Черные скалы приняли бледные блики, тускло сверкнув мокрыми камнями.
Тело в прибое застыло белой изломанной куклой. Волосы то всплывали в воде, то оседали на песок мертвыми змеями. Широко распахнутые остекленевшие глаза невидяще глядели в ночную тьму. Покрытая ссадинами синеватая кожа в блестящих каплях, и ни клочка одежды. Между грудями зияла рваная дыра, в обрамлении белесых обломков ребер. Крови не было, её уже давно смыло прибоем. Правая рука запрокинута над головой. Тонкие пальцы, сведенные судорогой, крепко сжимают большой кулон с зеленым самоцветом. В треснувшем камне отражался призрачный свет мертвого маяка, черные