– Нет, добрый господин, это хорошая цена, – кричит ему мужик, – других лодок тут нет, а на пристани с вас больше возьмут.
– Ладно, но Бог ещё тебя накажет за твою жадность, – кричит ему кавалер. И уже говорит Максимилиану: – Прапорщик, езжайте за моей казной и людьми, доставьте всё ко мне в Эшбахт.
– Сеньор, но если мы поедем вместе, вы потеряете пару часов, но сэкономите полталера. На кой чёрт вам этот жадина?
– Не могу ждать, Максимилиан, не могу больше ждать, – ответил Волков и направил коня к воде.
Он и вправду не мог больше ждать. Он хотел домой. Первый раз в жизни с ним было такое, в груди его поселилось чувство тревожное, щемящее, но радостное. Будь он женщиной или человеком душевным, так, возможно, даже и прослезился бы, но старый солдат на такое был неспособен. Тем не менее, волновался, волновался, хоть и виду не выказывал. Кажется, лишь сейчас он понял, что значит возвращаться домой. Туда, где тебя ждут. Конечно, он очень хотел видеть Бригитт. Хотел видеть её живот. Он, наверное, уже заметен. Ну и, конечно, жену. Ей вообще скоро уже рожать. И Ёгана хотел видеть, и Сыча, и даже кухарку Марию. Но всё-таки больше всех её. Свою ненаглядную Бригитт. Наверное, у неё опять вся спина в веснушках. Весь носик тоже.
А мужики на вёсла налегают, тут выше пристаней течение быстрое, река сильная, лодка уже на стремнину выплыла, лошади стоят, не шелохнутся, только ушами прядают, боятся воды, а хозяин лодки вдруг говорит:
– Извините, добрый господин.
А сам мрачен стал, сидит на руле, насупившись.
– За что? – Волков догадывался, почему лодочник просит прощения.
– За то, что лаял вас, – говорит мужик, – сразу нужно было догадаться, что вы и есть сам Эшбахт.
– А как сейчас догадался?
– По коню. Конь-то у вас талеров сто стоит, перстни на перчатках, камень синий на шапке. Одёжа всё бархат да шёлк. Всё дорого. Здесь таких других, как вы, нет, здесь все господа прижимисты похлеще какого мужика, ездят на меринах да на кобылах, а у вас всё напоказ. Сразу видно, военный. И едете в Эшбахт. И ростом велики. И при военных людях были. Надо было смекнуть сразу. Я за ругань свою с вас плату не возьму.
Волков достал монету в талер, кинул её лодочнику:
– Деньги возьми, а вот рта не разевай. Чтобы никому ни слова, что видел меня. И людям своим скажи, чтобы три дня молчали. Никому. Ни слова. Под страхом смерти.
– Как пожелаете, господин. Слышали ребята, держите языки за зубами! – кричит он гребцам.
Одета она была в простое платье и передник, на голове штойхляйн из тех, что носят женщины замужние. С одной из дворовых девок она кормила кур, и тут же взяла от стены метлу и собственноручно немного подмела угол двора. Но даже в простом платье, и с метлой, и в штойхляйне она была чудо как хороша. Тут служанка подняла глаза от кур. И произнесла:
– Ой, господин, приехали!
Бригитт тут же обернулась, и лишь сейчас стал заметен её живот.
Вот почему она не в узких платьях, которые так любит. Женщина отбросила метлу и сначала шагом, а после и бегом кинулась