– Ты видишь эти работы? Его звали Игорь.
– Этих кузнечиков?
– Не смейся. Это сейчас никому не интересно. Но лет двадцать назад, когда он был жив, никто не писал так, как он. То есть писали, наверно, но кто знал об этом?
С холстов смотрели бесстрастные и омерзительные морды стрекоз, муравьев и пауков, написанные, словно парадные портреты каких-то неведомых вельмож: с фасеточными глазами, с мягкими переливами зеленого, пепельно-серого и нежно-розового цветов. Казалось – при орденах.
– Не знаю, это действительно так плохо, как сейчас говорят? Но я всегда верила, что он – талант. Я была еще совсем молодой – представляешь? – а он уже умирал. У Игоря был туберкулез, чахотка, он знал об этом и харкал кровью. Мы с ним прожили всего три года, и он все время мечтал показать мне одно место, куда он попал случайно и только однажды. Но все время что-то мешало. То не было денег, то дурная погода, то просто суета заедала. А Игорю становилось все хуже, и в конце концов его отправили в санаторий. Ему предлагали туда поехать и раньше, но он все отказывался – не хотел терять времени, а тут, видно, понял, что больше тянуть нельзя. Он очень ослаб, мне было его жалко, и дней через десять я решила к нему приехать. А когда приехала, то узнала, что он успел перепортить всех баб. Представляешь? Человек еле ходит, я за ним ухаживать еду, и вдруг – такое. Потом мне говорили, что у чахоточных так бывает, но тогда я не знала и ничего не хотела слушать. А он опять стал рассказывать мне о Цейлоне, что это – как сон или сказка из детства. Как становится ему, лишь вспоминая, легко и светло – чувство бестелесного паренья, и что должен побывать там еще раз, со мной и обязательно весною. А я не могла с ним разговаривать и все думала, что – как же так? Как же он мог? Художник, поэт, тонкая натура? Да просто свинство какое-то! Но, знаешь, нашла непонятная немота – пустая, свободная. Вот, приехала, взяла отпуск. Теперь уезжать? Куда? Зачем? И его жалко. Ведь небо, снег, запах самой первой весны – только-только начинают набухать почки у верб, а увидит ли он все это снова когда? Чего уж тут поминать. Кто из нас без греха, правда ведь?
И весь месяц, что я там пробыла, Игорь говорил – столько раз! – все об одном. Что он обязательно дождется весны – настоящей, теплой, когда цветет черемуха. А как он умел – словами, будто красками – ты веришь этому? – действительно живописать – послушай! Это белое, зеленое, пахучее – облака, облачное море, орут и смеются птицы, и все это – черемуха, черемуховая роща. И через нее пройти, как проплыть, потонуть в ней.
Когда, говоришь, у меня весна? А когда же ей быть? Она ведь – ощущенье, а не календарь. У нас весна начинается в апреле, и то не всегда. А заканчивается в середине июня. И в конце августа – уже осень. Ты это хотел услышать? Но ты меня чуть не сбил. Не надо. Я ведь о Игоре.
Он говорил, что это совсем близко от города: видны шпили и купол Исаакия. Но ехать надо долго, часа три, а то и четыре. Сперва на электричке, потом автобусом, а там опять